Линда Миллер - Женщины Флетчера
– Войдите.
Рэйчел так и осталась бы стоять в коридоре, если бы он силой не втащил ее внутрь.
Через некоторое время он выпустил ее, пересек комнату и остановился у разворошенной постели.
– Привет, Бекки.
Рэйчел с трудом различала очертания худого тела под скомканными одеялами, но она знала, что это привидение со спутанными волосами и восковым лицом и есть ее мать. Подступившая к горлу тошнота, то, что она узнала за последние несколько минут,– все наполняло ее омерзением.
Голос женщины-призрака прозвучал злобно и скрипуче, ее уставившиеся на доктора глаза яростно сверкали:
– Вы негодяй, Гриффин,– вы привели ее сюда! Доктора, похоже, нисколько не задело оскорбление.
– Я тоже вас люблю, Бекки. А это Рэйчел. Откинув в сторону шуршащее одеяло, женщина села в постели и прошипела:
– Господи, да зажгите же лампу! Что сделано, то сделано. Дайте мне взглянуть на нее.
Света лампы оказалось явно недостаточно, чтобы разогнать полумрак пасмурного дня, но женщины все же смогли рассмотреть друг друга.
Гриффин Флетчер со спокойным интересом окинул взглядом Ребекку, а затем тихо удалился.
– Подойди сюда,– сказала Ребекка, и в ее голосе смешались приказ и мольба.
С дрожью в коленках Рэйчел приблизилась к постели. Несмотря на жестокий недуг, дивное лицо и неотразимые фиалковые глаза матери сохранили памятную для Рэйчел красоту и очарование.
Неожиданно из горла Ребекки вырвался резкий смешок.
– Это самое ужасное платье, которое я когда-либо видела.
Не в силах больше стоять на ногах, не в силах думать о таких пустяках, как коричневое шерстяное платье, Рэйчел опустилась на колени возле кровати и воскликнула:
– Почему?
Ребекка вздохнула и откинулась на высоко взбитые подушки.
– Что почему? Почему я уехала? Почему я живу в таком месте? Я уехала, потому что не была счастлива, Рэйчел.
Боль и злоба душили Рэйчел, но она сумела выдавить:
– А здесь ты счастлива? Счастливее, чем была с папой и со мной?
– Нет, – ответила Ребекка с ранившей Рэйчел прямотой. – Нет, но когда я это поняла, было уже слишком поздно. Я бы не оставила тебя, Рэйчел, если бы могла начать все сначала.
– Почему же ты не взяла меня с собой?
– Прежде всего, я не была уверена в том, что нам удастся прокормиться. И я знала, что твой отец сможет дать тебе самое необходимое и проследить за тем, чтобы ты ходила в школу. Ведь он так и сделал, правда?
Рэйчел опустила голову. Ее таскали из одной убогой школы в другую, но образование она все же получила. У нее был красивый почерк, и она могла прочесть любую книгу, написанную на английском языке.
– Да,– подтвердила она после долгого молчания. Ребекка поспешила сменить тему.
– Ты должна уехать из Провиденса, Рэйчел. Причем немедленно.
– И куда же мне ехать?– спросила Рэйчел, удивившись благоразумию своего тона, который совершенно не соответствовал ее состоянию.
– Куда угодно. В Сан-Франциско, Денвер – да хоть в Нью-Йорк. Только уезжай отсюда.
Рэйчел медленно и осторожно поднялась с колен.
– Если ты беспокоишься, что я испорчу тебе жизнь...
Боль затуманила запавшие фиалковые глаза.
– Моя жизнь уже ничего не значит, но твоя... Я отдам тебе деньги, которые накопила, и ты сможешь где-нибудь все начать сначала. Когда придет время, друзья продадут мой бизнес, расплатятся с долгами, а выручку пришлют тебе.
Рэйчел была и потрясена, и тронута.
– Я не могу,– прошептала она.
– Но ты это сделаешь,– настаивала мать.– Рэйчел, ты уже не маленькая девочка, ты женщина. Пора тебе жить прилично устроенной жизнью.
Смысл услышанного не доходил до Рэйчел.
– Ты при смерти, да? – наконец спросила она. Похоже, у Ребекки начинался припадок – она уже корчилась от боли, которую до того так старалась скрыть.
– Гриффин мне об этом говорил, и, по мне, пусть бы это случилось поскорее.
Слезы потекли по щекам Рэйчел. Она их не замечала, забыв обиду и боль, забыв, что эта женщина – хозяйка борделя. Ребекка была ее матерью, и девушка любила ее.
– Подойди ко мне, детка,– Ребекка сжала руку Рэйчел, потянула дочь в свои объятия, и девушка припала к матери.
Потом, выпрямившись, она утерла слезы, оправила свое немыслимое платье и спустилась вниз искать доктора Флетчера.
За то короткое время, пока Рэйчел отсутствовала, Ребекка заметно ослабела и, казалось, была рада приближающемуся концу. Она только однажды отвела взгляд от лица Рэйчел – когда доктор открывал свой саквояж.
Мистер Флетчер достал ампулу и шприц, но Ребекка покачала головой:
– Нет, Гриффин. Мне нужно каждое еще оставшееся мне мгновенье.
Не говоря ни слова, доктор положил медицинские принадлежности обратно и отошел к дальнему окну.
Запавшие глаза Ребекки вспыхнули, и она сжала руку Рэйчел в своих руках.
– Ты должна уехать – обещай мне, что уедешь. Здесь есть один человек, страшный человек...
Рэйчел кивнула, не в силах говорить.
Через несколько минут Ребекки Маккиннон не стало.
ГЛАВА 6
Рэйчел ощущала полное опустошение. Дрожа, она стояла в темном углу материнской комнаты, а доктор Флетчер закрыл глаза Ребекки и натянул на ее лицо простыню.
Странная тишина надолго повисла в комнате; тусклый солнечный свет то пятнами падал на деревянный пол, то вновь исчезал за темными тучами.
– Мне очень жаль,– пробормотал доктор.
Рэйчел осушила глаза и вздернула дрожащий подбородок. Но ей слышался другой голос, голос ее матери: «Здесь есть один человек, страшный человек...»
Она вспомнила, с каким раздражением, почти ненавистью Ребекка встретила доктора Флетчера, как грубо он разговаривал и вел себя с ней самой с момента, когда ее увидел. Возможно, мать предостерегала ее именно насчет него?
Но Рэйчел не была в этом уверена; вопреки внешним обстоятельствам, она ощущала, что между ними возникло некое подобие грубоватой, насмешливой симпатии. Кроме того, в данный момент в душе девушки не было места ни для чего, кроме беспредельного горя. «Я дважды потеряла тебя», – в отчаянии подумала она, глядя на хрупкое тело, недвижно лежащее под простыней.
Рэйчел не могла смириться с мыслью, что у нее больше не осталось впереди прекрасной надежды, ни малейшего шанса, что Ребекка вновь появится в ее жизни, раскаявшаяся и готовая вновь стать ей матерью. Она чувствовала себя сейчас еще более потерянной, чем тогда, семи лет от роду, и еще более одинокой.
Гриффин знал, что смерть была избавлением для Бекки, но все же скорбел о ней. Ему будет не хватать ее безграничной дружбы, прямоты и острого ума. Но если бы не эта девочка, потрясенная и забившаяся в угол, он бы расхохотался. «Черт возьми, Бекки,– думал он.– Ты все-таки добилась своего. Тебя нет, Эзра в горах, а я нянчусь с твоим ребенком!»
