Дебра Дайер - Возлюбленная колдуна

— Я тоже хорошо спал, — сказал Коннор, и его улыбка превратилась в дьявольскую ух­мылку.

Неужели он все знает?! Возможно ли, чтобы двоим людям приснился один и тот же сон? Прежде чем Лаура успела вымолвить слово протеста, он повернул ее руку и прижался губа­ми к нежной коже на ее запястье. Мягкие губы и колючая щетина — захватывающий кон­траст. Теплое дыхание опаляло запястье Ла­уры, разжигая глубоко внутри нее искрящееся пламя. Она вырвала руку, ужасаясь своим чув­ствам.

— Интересно, что это ты делаешь?!

— Здороваюсь с прекрасной женщиной. Лаура старалась не отводить взгляда от его лица. Она отказывалась замечать, как блестит его кожа под лучами солнца. Но все же эти широкие, голые плечи все время находились в поле ее зрения, как и темные кудри, покрыва­ющие его широкую грудь.

— Ты всегда здороваешься с женщинами, одетый в одно лишь полотенце?

— Только с теми, которых нахожу в своей спальне, когда выхожу из ванной, — Коннор улыбнулся, и в глубинах его синих глаз за­жглись озорные огоньки. — В вашем веке при­нято приходить в спальню к гостям, чтобы желать им доброго утра?

— Конечно, нет, — Лаура отвернулась от него, явная неуместность ситуации окрасила ее щеки багрянцем. — Мне бы очень хотелось, сэр, чтобы вы оделись во что-нибудь.

— Конечно. Если вы протянете мне штаны, которые лежат на стуле.

Лаура взглянула на кожаные брюки, брошенные на спинку чиппендейловского кресла рядом с кроватью — черная полоса на фоне синего бархата. В ее уме промелькнули вос­поминания: черная кожа, обтягивающая длин­ные, мускулистые ноги, — и у нее в груди вспыхнул огонь.

— Ты не можешь ходить по Бостону в та­ком наряде.

— Это неприлично?

Лаура прижала руку к горлу, чувствуя, как под пальцами пульсирует жилка.

— Вовсе нет.

— Однако боюсь, что мой гардероб следу­ет немного обновить.

Лаура слышав в его голосе веселые нотки. Улыбка играла на его губах. Она ощущала, как Коннор приближается к ней, чувствовала теп­ло его тела.

Неожиданно он поцеловал ее в ухо, и по ее шее и плечу побежали мурашки.

— Он состоит из кожаных штанов и… — Коннор помахал перед ее лицом полотен­цем, — …этого полотенца.

— О Господи!

Лаура выскочила из комнаты, и вслед за ней полетел его громогласный хохот. Она за­хлопнула за собой дверь, но смех Коннора все равно долетал до нее.

— Это невыносимо, это какое-то безу­мие… — бормотала она. О, как ей хотелось задушить его!

Софи остановилась перед комодом в ком­нате Дэниэла. При обычных обстоятельствах ей бы никогда не пришло в голову делать то, что она собиралась сейчас сделать, но обсто­ятельства, в которых она находилась, трудно было назвать обычными.

Софи выдвинула верхний ящик комода, и ее лицо покраснело, когда она увидела его содер­жимое. Как она и подозревала, в этом ящике лежало аккуратно сложенное нижнее белье: слева белое льняное, справа — желтоватое хлопчатобумажное.

— Прости меня, Дэниэл, — прошептала она, доставая несколько комплектов белья. — Коннор сам решит, что ему больше нравится. «Если ему вообще что-нибудь понравится», — подумала Софи и улыбнулась, вспомнив слу­чай с пижамой.

Она уже собиралась закрыть ящик, когда ее внимание привлекли уголки двух фотографий, выглядывающие из-под белой нижней рубаш­ки. Зачем Дэниэл хранит фотографии на дне ящика? Она подняла рубашку и застыла, глядя на собственное изображение.

На фотографии была изображена девушка, которая стояла в углу бального зала, одетая в белое шелковое платье с кружевами. Она смотрела в объектив глазами, слишком серьез­ными для ее возраста. Этот снимок был сделан на ее восемнадцатом дне рождения, последнем, которое она праздновала в этом доме. В ту ночь, на праздничном балу, она впервые танце­вала в Дэниэлом — мечта, ставшая правдой, реальность, рядом с которой она больше была не в силах находиться.

Она любила его — глубокой, всепроникающей любовью, которая заполняла каждую кле­точку ее тела и достигала самых глубин души.

Любовь пронзала ее сердце всякий раз, как она видела Дэниэла рядом со своей сестрой. Любовь, которая не могла принести ей покоя, даже сейчас. Ведь она знала, какую холодную и пустую жизнь он вел с Элинор.

Возможно, Элинор погубила лихорадка, которую она перенесла в детстве. Возможно, дело было в постоянном внимании и заботе со стороны родителей. Ее баловали и опекали с пятилетнего возраста, оберегали, как золо­товолосую фарфоровую куколку, завернутую в вату.

Так или иначе, Элинор не обладала спо­собностью любить кого-либо или что-либо, кроме собственного милого личика и своих эгоистичных капризов. Отец нашел Элинор му­жа, связанного с ним узами верности и чести, человека, которым Элинор хотела обладать, но которого никогда не любила… и которого всегда боготворила Софи.

Софи достала вторую фотографию.

— Господи! — прошептала она. Здесь были все — мама, папа, Элинор, Дэниэл, собравшиеся в гостиной в день Рождес­тва, за год до того, как она покинула дом, и Софи, стоящая рядом с белокурой Элинор. Ее голова и плечи были вырезаны из фото­графии, оставшись внутри ровной овальной дыры.

Спрашивается, зачем кому-то понадоби­лось портить семейную фотографию?

— Тетя Софи!

Софи подпрыгнула при звуке голоса Ла­уры. Она резко повернулась и захлопнула ящик, с лицом, покрасневшим от стыда.

— Я искала одежду для Коннора.

— Ох уж этот Коннор! — Лаура распахнула дверцу шкафа. — Вы знаете, что он гуляет по дому совсем голый, в одном лишь полотенце, обмотан­ном вокруг бедер?

— Правда? — Софи прижала белье к груди, все еще размышляя о семейной фотографии, где кто-то вырезал ее лицо.

— Я никогда не думала, что способна же­лать зла другому человеку. Пока не встретила его. — Лаура повернулась с руками, загружен­ными одеждой. — Я способна его задушить!

Софи взглянула на племянницу.

— Как мило, дорогая! Лаура нахмурилась.

— Тетя Софи, что с вами?

— Ничего.

— Вы побледнели.

— Проголодалась, вот и все, — Софи выдавила улыбку. — Я отнесу эти вещи Коннору и прикажу Фионе накрыть нам завтрак в его гостиной.

Лаура всегда считала своего отца высоким, но темно-синие полосатые брюки отца оказа­лись коротки, они заканчивались в трех дюй­мах над лодыжками Коннора. С белой рубаш­кой дело обстояло не лучше. Она не застегива­лась на груди, а рукава не доставали дюйма до запястий.

— Он выглядит как сирота! Коннор усмехнулся, пытаясь влезть в бо­тинки, слишком маленькие для ног пришельца.

— …Которому нужен гостеприимный дом.

Лаура кивнула.

— Тот самый, откуда ты явился. Коннор сделал вид, что оскорблен. Лаура с трудом смогла сдержать улыбку. Ну и мо­шенник!