Уильям Локк - Сумерки жизни

— Устройтесь поудобнее, — сказал молодой человек.

Он принес скамеечку под ноги, положил с особой нежностью под голову старика подушку и оставил его спокойно спать. Сам он вышел затем, чтобы пошататься по городу.

Был жаркий солнечный день. Калитка Английского парка в конце улицы была гостеприимно открыта. Рейн вошел и направился к огороженной части Набережной, с удовольствием поглядывая на поставленный в тени под деревьями ряд скамеек с одной стороны и на вдоль простирающееся озеро, с другой. Он на некоторое время остановился и оперся на балюстраду, чтобы выкурить папиросу и полюбоваться на вид — на безоблачное небо, темно-голубую воду, на которой мелькали белые паруса, внушительную громаду гостиниц на Набережной Мон-Блан, суетню на мосту, под которым Рона несла свои воды из озера. Он глубоко вздохнул. Здесь, как бы там ни было, дышалось более радостно, чем в парке его колледжа. Народу было не очень много, так как сезон туристов еще не наступил. Но обычное число нянек и детей беспорядочно рассыпались по дорожке и наполнили воздух пронзительными голосами. Рейн, продолжавший бродить, успел только сделать несколько шагов, как заметил далеко впереди даму, вскочившую со своего места и побежавшую поднять упавшего ребенка. Подойдя ближе, он увидел, что это была миссис Степлтон; она держала ребенка на коленях и любовно вытирала его крошечные ручки, запачканные в песке, в то время как нянька, подошедшая за это время, равнодушно стояла рядом.

Это прелестное зрелище, в котором сказывались и инстинкт и огорчение, женщины, приятно подействовало на наблюдавшего ее мужчину. У Екатерины был очень свежий нежный вид в ее вышитой цветами лиловой блузке, саржевой юбке, в простенькой черной соломенной шляпке, а поза, когда она наклонилась над толстощеким заплаканным личиком, выглядывавшим из-под капора, была полна грации и женственности. Она поцеловала и передала ребенка няньке, когда подошел Рейн. Она встретила его улыбкой.

— Чуть не катастрофа… но через полчаса он забудет о ней Восхитительно, должно быть, быть ребенком.

— Если все раны так быстро и любовно излечиваются, то приходится согласиться с вами, — заметил он.

— Благодарю вас, — сказала она, подняв на него глаза, — это прелестный комплимент.

Рейн поклонился, посмеялся над собственным признанием и по ее приглашению сел рядом с нею.

— Это ваше любимое место? — спросил он.

— Да, полагаю, что так. Близко от пансиона и я люблю быть на открытом воздухе.

— Как и я. Вот новая точка соприкосновения. Мы открыли их изрядное количество, если вы не забыли, во время Рождества. Как вы жили все это время?

— Забывая довольно много старых уроков и пытаясь научиться кое-чему новому… Или, если вам угодно, переливала из пустого в порожнее… старалась тянуть жизнь без приключений.

— А это попросту говоря — значит, что время у вас прошло скучно и безрадостно. Вы пробыли тут всю зиму и весну?

— Да. Где же мне было быть?

— В более интересном месте, — заметил Рейн. — Вы, кажется, не рождены для такого однообразного существования.

— О! Поскольку я его веду. Я, по-видимому, рождена для этого. Люди, как вода, находят свой собственный уровень. Похоже на то, что пансион Бокар это — мой уровень.

— Вы улыбаетесь, как будто вы довольны этим, — сказал он, несколько недоумевая.

— Вы предпочли бы, чтобы я плакалась вам?

— Возможно, что не в день моего приезда, но впоследствии я бы это предпочел.

Она сверкнула на него испытующим молниеносным взглядом женщины, находящейся настороже. Но вид его энергичного открытого лица и ласковых глаз успокоил ее. Она молчала с минуту, — ярко представляя себе сон наяву. Она поймала его на слове и плачет, спрятав лицо свое на его плече, в то время как он обнимает ее рукой. Это было неизмеримое блаженство. Но она быстро пришла в себя.

— Разве вы не знакомы с вашим Бертоном? Один милый господин указал мне на одну из его мыслей: „Жалеть плачущую женщину все равно, что жалеть идущего босиком гуся". Этот же самый человек сказал мне, что женщина плачет, чтобы скрыть свои чувства.

— Такого рода эпиграммы можно продавать, как и спичечные коробки, — двенадцать дюжин за два пенса, — нетерпеливо заметил Рейн. — Для этого достаточно надеть на старую поговорку маску презрения.

— Вы не изменились, — сказала она с улыбкой. — Вы точно такой же, каким были, когда уехали.

— Более того, — произнес он загадочно. — Много более того. Тогда я думал, что вам было бы полезно поплакать. Теперь я этого желаю. Может показаться странным, что я позволяю себе сказать вам это. Вы должны меня простить.

— Но почему я должна плакать, если не испытываю никакого горя? — спросила она, не обращая внимания на его извинение. — Притом, мне в голову не приходит плакаться на свою участь. Разве вы находите, что я несчастна?

— Да, — резко возразил он. — Я нахожу. Скажу вам, что впервые навело меня на эту мысль. Это было в театре на Рождество, когда мы смотрели „Денизу". Я наблюдал ваше лицо.

— Это мучительная пьеса, — сказала она спокойно. Но губы ее несколько задрожали, и слабая краска выступила на лице. — Во всяком случае, я была очень счастлива в тот вечер.

Он сидел боком на скамейке, с некоторой тревогой следя за нею; она чертила по песку концом зонтика. Оба вздрогнули, когда услышали обращенный к ним резкий голос.

— Ах! Вы здесь. Разве не чудесная погода?

Это говорила фрау Шульц. Фелиция стояла рядом с нею. Рейн поднялся, снял шляпу и произнес несколько приветственных, ничего не значащих любезных слов. Но фрау Шульц взяла под руку Фелицию и пошла дальше.

— Мы не станем вам мешать. Я иду к зубному врачу, а мисс Гревс сопровождает меня.

Рейн приподнял свою шляпу и снова сел.

— Это жестоко со стороны мисс Гревс, — сказал он, следя за удаляющимися фигурами и отмечая в своем уме контраст между тонкой талией девушки и широкой, красной с крупинками цвета слив сильной пожилой женщины. — Однако, у нее чудесный характер. Не так ли?

— Да, — согласилась Екатерина. — Счастлив будет тот, кто добьется ее любви.

— В этом вы правы, — ответил он, как всегда чистосердечно, не подозревая сомнения и боли, которые скрывались за спокойными серыми глазами этой женщины. — Мало найдется людей, по-моему, которые после знакомства с нею не полюбили бы ее. Трогательно смотреть на отношения, какие установились между нею и моим отцом.

— Благодаря этому, у вас будет возможность часто ее видеть.

— Я надеюсь, — сказал он откровенно.

Снова Екатерина подавила в себе вопрос, который жег ей уста. Наступило кратковременное молчание, в течение которого она лениво переворачивала страницы книги, лежащей у нее на коленях. Это была „Диана на перекрестке".