Шерил Сойер - Бунтарка. Берег страсти
Сэр, Америке необходимо, чтобы Вы были здесь. Само упоминание о Вашей борьбе вызывает здесь нечто вроде лихорадки, которая воспаляет мужчин непредсказуемым об разом. Слыша о ней, люди с мягким характером начинают спорить, глупцы — много болтать, апатичная молодежь вдруг становится храброй и готова идти на риск. Часто они кажутся просто смешными. Вы так же хорошо, как и я, помните французских офицеров из Канады, Сахарных островов и других мест, которые просочились в Континентальную армию в ожидании вознаграждения лишь за то, что они с важным видом расхаживают среди Ваших солдат. С сожалением должен сказать, что Вы должны быть готовы увидеть их в еще большем количестве.
Учитывая ту накаленную атмосферу, которой сопровождается тема Войны за независимость, а также неосведомленность в этом вопросе среди большинства парижских лидеров общественного мнения, молодость нашего короля и его опасения проявить к Англии серьезную враждебность, здесь требуются более компетентные дебаты, прежде чем изменится отношение Франции к Конгрессу США. Та поддержка, которую обещает французское правительство и которую в этом письме я не стану обсуждать, — это все, что можно ожидать в ближайшем будущем. Вот почему я настаиваю на Вашем прибытии во Францию: уважение, настоящее преклонение перед Вашим гением, которое здесь столь распространено, вера в Вашу мудрость — все это залог того, что Вас внимательно выслушают.
Пожалуйста, передайте бригадному генералу Бенедикту Арнольду, что я отношусь к нему с уважением и любовью. Я с радостью узнал, что он уже поправился, ведь мы вместе лежали в полевом госпитале после битвы при Квебеке. Можете поблагодарить его за то, что он признал меня инвалидом, и сообщите ему, что до тех пор, пока я не пришлю ему крепкую палку из дерева пекана, такую, какой он, помнится, пользовался, он может считать, что я совершенно здоров, каким я сейчас себя чувствую, и от всего сердца надеюсь, что он чувствует себя так же.
Мне остается еще раз, сэр, просить Вас оказать Франции честь своим присутствием. В этом я преследую корыстную цель, ибо тогда у меня появится благоприятная возможность еще раз побеседовать с одним из умнейших людей, каких мне выпала честь знать. До встречи, и надеюсь, что она произойдет весьма скоро.
Остаюсь Вашим верным и преданным слугой,
Жюль Ролле де Шерси де Мирандола».
Жизнь в Мирандоле после отъезда Виктора не сулила Вивиан изменений к лучшему, несмотря на усилия тети относиться к ней с большей добротой и пониманием. У Онорины теплилась надежда, что Вивиан и ее опекун в конце концов поладят, совершая совместные прогулки по округе. Однако никто из них обоих не разделял ее мнения.
Однажды, когда выбирали на конюшне лошадей, взгляд Жюля остановился на санях, которые хранились в каретном сарае, и он поинтересовался, пользовались ли ими ее родители. Вивиан удивилась, ибо он впервые спросил ее о них. Она на мгновение задумалась, затем ответила, что помнит, как еще маленькой девочкой каталась на них вместе с матерью. Больше он ничего не сказал.
Затем прошлое снова встало перед ними. Это случилось в полулье от шато, когда они подъехали к крутому склону над ржаным полем, откуда верховая тропа спускалась к ручью, перекрытому узким деревянным мостом. Вместо того чтобы поехать по тропе, Вивиан тут же повернула в сторону и начала объезжать поле. Дядя громко спросил, куда она едет, и девушка неохотно ответила:
— Я никогда не спускаюсь здесь, после того как произошел несчастный случай.
Он резко остановил лошадь и спросил, что она имеет в виду.
Вивиан предпочла бы не давать никаких объяснений, ибо ей стало обидно, что он не знает подробностей, которые легко мог узнать от слуг, если бы проявил к этой теме хоть малейший интерес. Однако она была обязана рассказать ему все, и ей удалось собраться с духом. Может, эта история причинит ему хоть частичку той боли, которую испытала она. Коротко Вивиан поведала о последних минутах жизни отца: как он спускался по холму, как его кобыла не пожелала пересекать мостик, как он заставил ее это сделать, одна ее нога застряла меж досками мостика — и его сбросило из седла прямо в ручей, на камни. Отец ее умер мгновенно. Вивиан заметила, как дядя вздрогнул.
— Поедем со мной, — сказал он и направил лошадь к ручью.
Она невольно последовала за ним. Они остановили лошадей. У мостика над ними повисло долгое молчание.
— Вы уверены, что он скончался тут же? — спросил наконец Жюль.
Вивиан кивнула. Он спросил, откуда ей это известно. Она торопливо рассказала, что конюх был свидетелем несчастного случая и сразу ринулся к отцу, затем побежал в шато за ней. Ей помогали все домочадцы… В это мгновение девушка почувствовала, что у нее больше нет сил говорить об отце, и переменила тему, заметив лишь, что кобыла отца тогда сломала ногу. Дядя спросил: в конюшне ли еще эта кобыла? Нет, она сразу же попросила пристрелить ее. Будто поддавшись злым чарам, оба умолкли и глядели на то место, где погиб Роберт де Шерси.
Вдруг Жюль резко развернул лошадь, направил ее к ручью и перескочил с одного крутого берега на другой. Вивиан испуганно замерла, пока он сурово не оглянулся на нее и не сказал:
— Ты должна сделать то же самое. — Когда она в страхе заколебалась, он добавил: — Если только не боишься выскочить из седла.
Вивиан отогнала прочь все мысли и совершила тот же прыжок, что и дядя, и продолжила путь, ибо ей не хватило сил встретить его взгляд, а надо было обрести спокойствие. К счастью, ему понадобилось время, чтобы нагнать ее, и когда оба оказались на более широкой лесной тропинке, то продолжили разговор в обычном тоне. Он холодно заметил, что распорядится починить мостик и сделать его шире, чтобы через него могли проезжать телеги с урожаем, и девушка пожалела, что не может в который раз разозлиться на него. Вместо этого она пыталась угадать, что творится в его голове, однако его сдержанность делала подобную задачу почти невыполнимой.
Уже во дворе конюшни, спрыгнув на землю, Жюль помог племяннице сойти с серой кобылы, но тут же отпустил девушку, вскрикнул и опустился на край старого колодца. Его лицо побледнело, он выглядел точно так, как Виктор год назад, когда сломал руку на охоте. От боли Виктору стало плохо, он потерял сознание и не очнулся до тех пор, пока ему не привели врача. Поэтому Вивиан с тревогой наблюдала за дядей, но вскоре его лицо порозовело, он потер ногу и пробормотал нечто вроде того, что такое с ним случается нечасто.
Вивиан решила, что он один из тех, кто всегда сердится на себя или кого-то другого, когда им больно, и невольно сказала:
