Жюльетта Бенцони - Кровь, слава и любовь
Но если для воздыхателей дочери мадам Гончарова превратилась теперь лишь в призрак минувшей опасности, то зятю своему она не давала ни минуты передышки. Она постоянно требовала денег, а поскольку образ жизни Натали, надо признаться, тоже обходился в кругленькие суммы, Пушкин решил воспользоваться началом летнего сезона, чтобы переехать из Москвы в Царское Село, где в это время обычно пребывал двор.
Там семейству буквально не давали прохода. У Пушкина было нисколько не меньше поклонниц, чем у его жены поклонников. Погода стояла великолепная, местность очень красивая, и все было бы чудесно для нашей пары, если бы близость двора не кружила бы голову Натали.
Двор! Дворцовые праздники! Она только и мечтала об этом. И, не будучи представлена при дворе, страшно расстраивалась, что ее туда не приглашали. Она подружилась с одной из фрейлин императрицы, мадемуазель Россет. Та нашептала молодой женщине, что представить ее царю ничего не стоит. Разве Пушкин не в отличных отношениях с государем? Он просто ревнует жену.
– В таком случае, – сказала мадемуазель Россет, – придется обойти эти затруднения. Достаточно организовать встречу… случайную, на прогулке в парке, к примеру… Будет весьма удивительно, если его величество, увидев своего великого поэта, не заговорит с ним. Надо надеяться, что приглашение ко двору последует незамедлительно.
– Ах, если бы это было возможно! – вздохнула Натали. – Я бы не желала ничего лучшего…
Сказано – сделано: несколько дней спустя ослепительная в своем белоснежном платье Натали об руку с Пушкиным уже направлялась к месту «случайной встречи», которая была тщательно подготовлена и продумана во всех деталях верной мадемуазель Россет. И действительно, не прошло и нескольких минут, как поэт, весьма недовольный этим обстоятельством, но не решавшийся проявить дурное настроение, сворачивая на одну из аллей, столкнулся нос к носу с императорской четой, окруженной группой придворных.
Натали с восторгом разглядывала Николая I. Какой он высокий! До чего же он красив, этот светловолосый царь, – настоящий гигант! А царь, в свою очередь, восхищенно смотрел на молодую женщину, склонившуюся перед ним в глубоком реверансе, так что белое муслиновое платье, словно раскрывший свои лепестки цветок, распустилось на песке аллеи.
– Отчего же ты не служишь? – сказал царь Пушкину. – Ты же знаешь, мне не нравятся мужчины без мундира.
Пушкин сдержал вздох. Страсть Николая к мундирам была ему слишком хорошо известна. Среди вольнодумцев он заслужил даже прозвище «коронованного унтер-офицера».
– Я всегда готов служить вам, ваше величество, – ответил поэт. – Но ведь я ничего не умею – только писать! Вашему величеству это хорошо известно…
– В таком случае я хочу хоть что-нибудь для тебя сделать. Запереть самую красивую в России женщину в четырех стенах – это же иначе, как преступлением, не назовешь! Надо, чтобы она блистала при дворе… Назначаю тебя историографом Петра Великого с жалованьем 5 000 рублей в год. Сможешь заняться воспоминаниями о своем предке – Ганнибале!
Историограф Петра Великого! Пушкин удержался и не состроил недовольной мины, а Натали чуть не упала в обморок от радости. Партия выиграна! Она наконец станет танцевать на придворных балах! Вернувшись домой, она, не зная, как выразить удовольствие, бросилась на шею мужу.
– Если бы ты только знал, как я счастлива!
Ответом послужил тяжелый вздох поэта. Неужели так будет всегда? Неужели за развлечения Натали придется расплачиваться собственными неприятностями? Он попытался все-таки урезонить супругу:
– Ты ведь ждешь ребенка, душа моя! Подумай: полезно ли в твоем состоянии танцевать!
Но доводы разума мало что значили для госпожи Пушкиной. Она только и думала о том, чтобы танцевать, танцевать еще и еще, танцевать всегда, и, стремясь сделать беременность незаметной для окружающих, невероятным образом утягивала в корсет талию. Впрочем, это было в духе времени. Рождение ребенка стало для поэта особой, глубокой радостью. А может быть, Натали наконец вернется к домашнему очагу, может быть, девчушка привяжет ее к дому?
Напрасные иллюзии. Жизнь очень скоро опровергла их. Едва встав с постели после родов, Натали заказала себе новые платья и снова, как в омут, бросилась в водоворот балов. Пушкин, видя, как быстро тают заработанные им деньги, и не имея в таких условиях возможности серьезно работать, предпочел сбежать из семьи. Он снова уединился в Михайловском со своей старушкой Ариной и здесь, в тишине, смог наконец утолить свой голод по работе.
А работал он как каторжный. Редко выходил из дому, исписывал своим стремительным почерком лист за листом, иногда, все реже и реже, получал весточки от Натали. Она-то развлекалась…
Однажды утром он обнаружил письмо от Вяземского. Друг рассказывал Пушкину обо всем, что происходит в столице. Император обратил особое внимание на Натали. Вся знать принялась наперебой приглашать жену Александра, ставя об этом в известность царя.
«Было бы желательно, дружище, – добавлял Вяземский, – чтобы ты вернулся к нам…»
Других известий не понадобилось. Взбешенный Пушкин велел немедленно запрягать лошадей и, приказав кучеру гнать во весь опор, понесся к Москве. Прибыл он туда поздно вечером несколько дней спустя и, как оказалось, только лишь для того, чтобы узнать: сегодня Натали танцует на балу в посольстве Франции…
Поэт легко нашел у посольства карету жены. Кучер, завернувшись в тулуп, дремал на облучке. Пушкин принялся изо всех сил трясти его.
– Твоя хозяйка на балу?
– Ох… Да, барин!
– Пойди и скажи ей, что Маша заболела. Но ни в коем случае не говори, что я здесь. Иди! И не вздумай ослушаться!
Слуга повиновался. Пока он отсутствовал, Пушкин уселся в карету и стал ждать, когда же появится супруга. Натали прибежала довольно скоро, в глазах ее читалась тревога, но она была поистине обворожительна в роскошном бальном платье. Кучер открыл перед нею дверцу кареты, она забралась туда и вскрикнула от удивления, обнаружив там мужа.
– Добрый вечер! – спокойно сказал Пушкин. – Насколько я понимаю, ты меня не ждала?
– Тебя? А что ты делаешь здесь? Маша…
– С Машей все в порядке, успокойся. Я просто выманил тебя с бала. Иначе, конечно же, ты бы и не подумала бросить танцы, даже узнав о моем возвращении…
– Ты поступил ужасно – слов нет! Но раз так, я возвращаюсь на бал!
Она хотела выйти из кареты, но поэт придержал дверцу.
– Об этом не может быть и речи. Хватит, наплясалась на сегодня! Кучер! Домой!
Разгневанная Натали забилась в угол кареты и не сказала больше ни слова. Но когда супруги вернулись домой, между ними разыгралась бурная сцена. Молодая женщина изо всех сил сопротивлялась, не хотела уступать, она наотрез отказывалась прекратить жизнь, состоящую из сплошных праздников.
