Моника Маккарти - Властный зов страсти
К тому времени, когда Флора вернулась в свою комнату, она была в полном изнеможении: попытки добросовестно счистить пахучий жир с оружия утомили ее до крайности. Если бы она не знала, что горец явится к ней в комнату и потащит в зал силой, она бы отказалась от вечерней трапезы.
Раздеваясь, чтобы опуститься в ванну, полную горячей дымящейся воды, сдобренной сухими листьями лаванды, Флора ощутила, как нежный цветочный запах наполнил воздух комнаты. Она старалась изгнать из памяти поцелуи горца, но воспоминания возвращались к ней снова и снова.
Она поднесла пальцы к губам. Неужели он действительно целовал ее и она, самозабвенно отвечая на его поцелуи, таяла в его объятиях, как в нежном и жарком омуте? Слава Богу, она вовремя опомнилась, а не то…
Трудно поверить, что свирепый воин мог целовать ее так бережно, будто она была хрупкой фарфоровой статуэткой. При этом он разбудил в ней чувство, которого Флора прежде не испытывала, – чувство полного удовлетворения и защищенности.
Флора похлопала рукой по воде, и сухие листья лаванды разлетелись, как разлетается пыль на ветру. В ее натуре не было склонности к фантазиям, и прежде ей ни за что не пришло бы в голову падать в объятия варвара. Впрочем, Лахлан не был варваром: в нем ощущались врожденное благородство и сила.
Флора опустилась под воду, чтобы смыть мыло с волос… и стереть память о его поцелуях. Она не надеялась, что когда-нибудь забудет это ощущение и густой и пряный запах, исходящий от горца, хотя и совершила ошибку, позволив ему целовать себя. Этой ошибки она никогда не повторит и никогда не поддастся чувству к человеку, сделавшему ее своей пленницей. Флора знала себе цену и не рассматривала себя в качестве брачного приза или средства, которое положит конец действию проклятия.
Лорд Мюррей преподал ей хороший урок, научив не доверять недостойным мужчинам; этой ошибки она тоже не повторит.
Флора встала и осторожно переступила через бортик ванны, затем обернула полотенце вокруг дрожащего тела. Куда подевалась Мораг? Она обещала вернуться и разжечь огонь, а потом помочь расчесать волосы.
Флора подошла к маленькому оконцу полюбоваться последними янтарными лучами солнца и хоть чуть-чуть согреться, когда ее отвлек негромкий стук в дверь. Вероятно, служанка наконец явилась, и Флора велела ей войти.
Услышав глубокий вздох, будто человек с шумом втянул воздух, а за этим приглушенное проклятие, Флора обернулась, и кровь медленно отлила от ее лица.
Лахлан Маклейн, стоя в дверях, словно превратился в каменное изваяние. Флоре показалось, что она потеряла способность дышать.
Ни один мужчина не видел ее нагой, и Флора сделала попытку прикрыться, но это оказалось бесполезным: ткань прилипала к телу, предоставляя пламенному взору горца полную свободу.
Волосы Лахлана, еще влажные после купания, ниспадали на его лицо; он побрился, но тень недавней щетины осталась лежать на его щеках, подчеркивая чеканные линии лица. Тонкие шрамы пересекали нос и щеку; лицо горца было грубоватым, но не жестоким. Свежая льняная рубашка обтягивала широкую мощную грудь, а плед, перекинутый через плечо, придерживала серебряная пряжка. В национальной одежде Лахлан выглядел высоким, сильным и неправдоподобно мужественным, но все, о чем думала Флора, ограничивалось пленительным вкусом поцелуев.
Она хотела приказать Лахлану уйти, но слова застряли у нее в горле. На мгновение она как будто попала в царство грез.
– Господи, как ты прекрасна! – Его голос звучал хрипло, а комплимент был не самым поэтическим, какой Флоре приходилось слышать, но для нее он звучал приятнее любого другого, и в ее теле мгновенно возник отклик: томление и ожидание.
Заметив, как потемнели его глаза, Флора ощутила первые признаки тревоги и осознала, что Лахлан с трудом сдерживает себя. Никогда ни один мужчина не смотрел на нее так. Это был жадный, голодный взгляд, будто он хотел проглотить аппетитный сочный окорок.
– Уйдите, прошу вас, – сказала она наконец нетвердым голосом. – Это моя комната, и вам здесь не место.
У Лахлана пересохло во рту. Он утратил способность рассуждать здраво. Уйти? Он не мог бы двинуться с места, даже если бы захотел. Тело, которое рисовала ему его фантазия, теперь предстало перед ним во всей своей прелести. Полные и упругие груди Флоры возвышались над тонкой талией, переходившей в изящно очерченные бедра. Бледно-розовые соски оказались маленькими и напряженными, они словно напрашивались на поцелуи.
Лахлану хотелось слизнуть языком струйки воды, стекавшие к нежным полусферам совершенных ягодиц. Эти ягодицы идеально подошли бы к его мужскому естеству, если бы он подошел к ней сзади и скользнул в нее.
Отклик тела – первобытное побуждение к обладанию – Лахлану пришлось обуздывать с отчаянной силой. Его руки сжались в кулаки, плечи напряглись, лоб покрылся испариной; он уподобился тетиве, с которой вот-вот сорвется стрела. Никогда еще его воля не подвергалась подобному испытанию, хотя он и не сомневался, что Флора будет принадлежать ему.
– Пожалуйста, – пробормотала Флора. – Уходите!
Маклейн, не отвечая, сделал шаг к ней, и Флора, шагнув назад, уперлась спиной в подоконник. Дальше отступать было некуда. Она посмотрела на Лахлана с недоверием, и впервые он заметил в ее взгляде нерешительность.
Разделявший их воздух сгустился. Его желание стало почти осязаемым, когда он заметил, что Флора дрожит от холода, выйдя из ванны. Лахлан подумал о том, как смог бы разогреть ее и сделать еще более влажной. Инстинктивно он протянул к ней руку и услышал, как резко она втянула воздух, когда его пальцы прошлись по влажной шее, ключице и тяжелой округлости груди.
Тыльной стороной пальца он провёл по коже, и когда ее сосок отвердел, ощутил прилив крови к своим чреслам с такой силой, что едва не пошатнулся.
– Ты моя! – Его голос звучал так громко и отчетливо, что щеки Флоры запылали, а в ее взгляде он прочел замешательство. Неужели поцелуй настолько ее напугал?
– Пожалуйста, – прошептала Флора.
Это можно было истолковать и как нежный призыв, и как знак недоверия. «Пожалуйста, да» или «Пожалуйста, нет».
Немного поколебавшись, Лахлан отступил, понимая, что сейчас лучше остановиться. Его тело пульсировало желанием, но он не хотел пугать Флору. Она все же была девственницей, а то, чем он хотел бы с ней сейчас заняться, вогнало бы в краску и отъявленную шлюху.
К тому же их соитие будет для нее болезненным: терпение в вопросах страсти не входило в число его добродетелей.
Переведя взгляд на сундучок, Лахлан кивнул:
– Я тут принес кое-что, и, думаю, это должно принадлежать тебе.
