Филиппа Грегори - Другая Болейн
Король сидит неподвижно, глаз не спускает с Анны. Так жарко, что от его раны исходит несносная вонь, но он не обращает ни малейшего внимания. Ему принесли вина и ранней клубники. Он осушил бокал, попробовал ягод, бисквита. Состязание продолжалось. Анна повернулась к королю, хотела с ним заговорить. Нет, рядом с ней грозный судия, словно это день суда над ней.
Под конец турнира Анна наделяла победителей призами. Я даже не заметила, кто победил, глаз не сводила с короля и Анны, раздававшей призы, протягивающей изящную руку для поцелуя. Король тяжело поднялся на ноги, пошел по галерее. Жестом поманил Генриха Норриса, махнул куда-то влево. Норрис уже снял доспехи, но еще сидел на взмыленной лошади. Поскакал вокруг, чтобы встретить короля за галереей.
— Куда делся король? — спросила Анна, оглянувшись.
Я глянула на лондонскую дорогу, надеясь увидеть Уильяма. Заметила королевский штандарт, за ним безошибочно угадывается тяжеловесная фигура — король верхом на коне, рядом Генрих Норрис и маленькая группка всадников. Они быстро удаляются по направлению к Лондону.
— Куда это он в такой спешке? — Анну явно не радует отъезд короля. — Не сказал, куда едет?
Джейн Паркер выступила вперед.
— Разве вы не знаете? — весело начала она. — Секретарь Кромвель прислал гонца, объявил, что этого парня, Марка Смитона, вчера взяли у него дома, отправили прямиком в Тауэр. Наверно, король туда поскакал послушать, в чем он признался. Но зачем ему понадобился Генрих Норрис?
Мы с Георгом и Анной затворились у нее в комнате, сидим затаившись. Больше говорить не о чем, нас окружили со всех сторон.
— Я уеду с рассветом, Анна, прости меня. Я должна увезти Екатерину.
— А где Уильям? — спросил Георг.
— Поехал забрать Генриха от цистерцианцев.
Анна вскинула голову.
— Генрих под моей опекой, — напомнила она. — Ты не можешь забрать его без моего разрешения.
Нет, не буду с ней сегодня ссориться.
— Бога ради, Анна, дай мне отправить его в безопасное место. Нет времени ругаться, выяснять, что кому принадлежит. Я постараюсь его уберечь, и если смогу, постараюсь уберечь и Елизавету.
Казалось, она снова начнет спорить, но сестра только кивнула, сказала небрежным тоном:
— Давайте, что ли, поиграем в карты. Спать я не могу. Будем играть всю ночь.
— Хорошо, пойду отправлю Екатерину в постель.
Дочь ужинала вместе с другими дамами. Сказала, что зала просто гудит от сплетен и слухов. Короля не было, место Кромвеля тоже пустовало. Никто не знал, почему арестовали Смитона. Никто не знал, почему король ускакал с Норрисом. Если ему оказан особый почет, то где они? Празднуют где-то Майский день?
— Не важно. Упакуй самое необходимое, перемену белья, чистые чулки, завтра утром уезжаем.
— Мы в опасности? — Она даже не удивилась, она теперь придворная дама, куда только подевалась наивная деревенская простушка.
— Не знаю. Надо, чтобы тебе хватило сил скакать весь день, значит, пора отправляться в постель. Обещаешь?
Дочь кивнула. Я уложила ее в свою кровать, на место Уильяма, укрыла. Помолилась в надежде, что завтра муж привезет Генриха и мы будем все вместе, там, где цветут яблони у дороги и маленькая ферма залита веселым солнечным светом. Поцеловала дочку на ночь, послала пажа предупредить кормилицу, что уезжаем рано утром, на рассвете.
Вернулась в комнату королевы. Анна скорчилась на каминном коврике, рядом Георг. Сидят перед камином, словно им ужасно холодно, хотя окно открыто и оттуда пышет жаром душной летней ночи, ни ветерка, занавеска даже не колышется.
— Болейны, — позвала я тихонько, переступая порог.
Георг обернулся, протянул мне руку, усадил рядом, обнял нас обеих.
— Спорим, мы и с этим справимся, — твердо сказал он. — Спорим, мы снова поднимемся и расстроим все их планы. Спорим, через год у Анны будет мальчишка в колыбельке, а мне пожалуют орден Подвязки.
Так мы провели всю ночь — тесно прижавшись друг к другу, как бродяги, прячущиеся в страхе от сторожа. С первым знаком зари я тихонько встала. Спустилась на конюшню, бросила камешек в окно, туда, где спали конюхи. Один из парней вышел, я велела ему седлать мою лошадь. Когда вывел лошадь Екатерины, остановился и покачал головой — лошадка потеряла подкову.
— Что?
— Мне надо ее к кузнецу отвести.
— Когда будет готова?
— Кузница еще не отперта.
— Скажи ему, чтобы отпер поскорее.
— Госпожа, там еще огонь не разведен. Надо его разбудить, он огонь разведет, тогда сможет лошадь подковать.
Я не сдержала бранного слова, отвернулась.
— Госпожа, возьмите другую лошадь.
Я покачала головой. Скакать нам долго, а Екатерина не такая искусная наездница, чтобы справиться с новой лошадью.
— Нет, мы подождем, покуда подкуют кобылу. Отведи ее к кузнецу, разбуди его, пусть сделает. Потом найдешь меня, скажешь тихо, что все готово. И не трезвонь об этом по всему замку. — Я тревожно взглянула на еще темные окна дворца. — Не хочу, чтобы весь свет знал, что я собралась на прогулку.
Он смахнул прядь волос со лба, протянул руку ладонью вверх, монета скользнула из моего кармана в его грязные пальцы.
— Получишь еще, когда все сделаешь.
Я вернулась во дворец. Часовой у двери вскинул сонные глаза — куда это я ходила так рано. Я знала, он доложит кому следует — секретарю Кромвелю, а может, дядюшке. А то и сэру Джону Сеймуру, он теперь большая величина, у него тоже небось завелись осведомители.
Помедлила на ступеньках. Как хочется пойти к Екатерине, она, наверно, еще сладко спит в моей огромной постели. Нет, под дверью покоев королевы мерцает свет. Мне надо туда, я должна закончить ночное бдение с ними. Часовой отступил. Я открыла дверь, проскользнула в комнату.
Они так и не ложились, сидят щека к щеке у камина, тихо шепчутся, как пара голубков в голубятне, повернулись на скрип двери.
— Не уехала? — спросила Анна.
— Нет, надо подковать лошадь Екатерины.
— А поедешь? — голос брата.
— Как только кобылу подкуют. Послала парня к кузнецу, он мне скажет, когда готово.
Села рядом с ними у камина, гляжу на пламя. Теперь все трое сидим лицом к камину, следим за язычками пламени.
— Хотелось бы мне тут остаться навсегда, — мечтательно протянула Анна.
— Да? — удивилась я. — Мне кажется, хуже в жизни не бывает. Хорошо бы эта ночь и не начиналась. Лучше всего — заснуть, проснуться и узнать, все только сон.
Улыбка брата мрачнее некуда.
— Значит, ты не так уж боишься завтрашнего дня. Если бы ты его страшилась, как мы, тоже бы желала вечно длящейся ночи.
