Серж Голон - Неукротимая Анжелика
Благодаря корсету она держалась очень прямо. Снова обрести эту оправу было приятно. Но иногда рука привычным жестом еще искала складки бурнуса, чтобы прикрыть обнаженные плечи.
Затем Анжелика осмотрела свои покои, где черные стенные ковры не могли полностью скрыть каменную крепостную кладку. Дворец – не то мирное жилище, не то крепость – как и все строения в Сеуте, – походил на мавританские дома: обращенные глухой стеной в сторону улицы, они были открыты во внутренний двор, засаженный чахлыми кедрами. Оттуда то и дело вспархивали стайки напуганных пальбой голубей. Лишь несколько аистов еще садились на стену, верные привычкам своих предков.
Но в покоях Анжелики была лоджия, позволявшая наблюдать за движением на узенькой улочке, ведущей к порту. Были видны мачты и реи, скучившиеся в защищенной бухте, очень голубое небо и вдали – розовая линия испанского берега.
Склонившись с веером в руке, она отрешенно смотрела в сторону берегов Европы и вдруг заметила двух матросов, которые проходили вдоль дома, направляясь к порту… Они шли босиком, в красных шерстяных колпаках, с большими мешками на плече. У одного из ник в ушах блестели золотые кольца. Силуэт другого показался ей знакомым. Что напоминали ей эти широченные плечи под матросской курткой, перепоясанной на талии полосатым бело-красным поясом?
Лишь в то мгновение, когда он уже прошел под аркой, обрамлявшей лестницу, ведущую в порт, и в ярких солнечных лучах четко вырисовывался контур его высокой фигуры, Анжелика узнала:
– Колен! Колен Патюрель!
Мужчина обернулся. Белокурая борода была подстрижена. Конечно, это был он, затянутый в новые одежды, заменившие рубаху и драные штаны раба. Она бурно жестикулировала, подавая ему знаки: горло так перехватило, что она не могла крикнуть, позвать его. Он поколебался, но затем вернулся назад, пристально глядя на разодетую женщину, свесившуюся с лоджии. Она наконец смогла крикнуть:
– Нижняя дверь открыта. Поднимайтесь скорее!
Ее руки, сжимавшие веер, стали ледяными. Когда она обернулась, он был уже здесь, остановился в дверях, молчаливый, босоногий и стремительный.
Его облик, сохраненный памятью, так отличался от вида человека в колпаке и тяжелой одежде, с холодным и жестким взглядом, что она украдкой посмотрела на его руки, с незабываемыми шрамами от гвоздей, – чтобы до конца увериться, он ли это.
Что-то только что умерло! Она не знала что, но уже чувствовала невозможность говорить ему «ты».
– Как дела, Колен? – спросила она мягко.
– Хорошо… и у вас тоже, как я погляжу?
Он пристально смотрел на нее своими голубыми глазами, язвительный блеск которых под изгибами мохнатых бровей был ей так знаком. Колен Патюрель, король пленников!
И он видел ее с этим золотым колье на шее, в затейливой прическе и широких юбках, лежавших складками, с веером…
– Куда вы идете с этим мешком на плече? – спросила она, чтобы прервать молчание.
– Спешу в порт. Я ухожу на «Бонавентуре», торговом судне. Оно отправляется в Ост-Индию.
Анжелика почувствовала, что у нее побледнели даже губы. Она воскликнула:
– Вы уезжаете?.. Уезжаете, не попрощавшись со мной?
Колен Патюрель глубоко вздохнул, но взгляд его стал еще жестче.
– Я – Колен Патюрель из Сан-Валери-ан-Ко, – сказал он. – А вы… Вы важная дама и, кажись, маркиза!.. Жена маршала… И король Франции прислал за вами корабль… Ведь это все правда?
– Да, правда, – пробормотала она, – но это ведь не причина, чтобы уехать, не сказав «до свиданья».
– Иногда это может быть причиной, – сумрачно обронил он.
Его глаза избегали ее взгляда. Казалось, он удаляется куда-то, такой чуждый уютному душистому полумраку комнаты.
– Когда вы спали, – начал он шепотом, – я, бывало, смотрел на вас и думал: я ничего не знаю об этой малышке, да и она обо мне ничего не знает. Пленники варваров – вот и все, что нас сближает. Но… я ее понимаю, как самого себя. Она страдала, была униженной, ее вываляли в грязи… Но она умеет не сдаваться. Она путешествовала, много чего повидала на свете… Я чувствую, она из моей породы… Ну, и поэтому я говорил себе: «Однажды, когда мы выберемся из этого ада и высадимся в каком-нибудь порту, настоящем порту у нас дома… где серое небо и идет дождь, я. постараюсь разговорить ее… Она тоже, небось, одинока в мире… И если захочет, я увезу ее на свою родину в Сан-Валери-ан-Ко. Там у меня есть хижина. Есть у меня и кубышка, спрятанная под камнем очага. Если наши места ей понравятся, я больше не стану ходить в море… и она перестанет бродяжничать… Мы купим пару коров…
Он замолк, сжав губы и задрав подбородок кверху, и глядел на нее с тем же высокомерным вызовом, как некогда смотрел в глаза взбешенному тирану Мулею Исмаилу.
– …Ну так вот. Теперь все! Вы не для меня. – Его душил гнев. – Я бы все простил… Все принял бы в вашем прошлом. Но не это!.. Если б я только знал, что вы из благородных, я бы не прикоснулся к вам даже травинкой! Всегда ненавидел ваше проклятое сословие…
Анжелика больше не могла сдержать возмущения. Она вскричала:
– Колен, но это же не правда!.. Вы лжете! А как же шевалье де Мерикур?.. А маркиз Кермев?..
Он устремил взгляд в даль за окном, будто за укреплениями Сеуты хотел разглядеть стены Мекнеса.
– Это было там… Есть разница. Мы все там были христианами, бедными рабами…
Вдруг Колен опустил голову, как придавленный, будто все еще нес на плечах огромные камни, которыми надсмотрщики Мулея Исмаила пытались сломать ему хребет.
– …Я могу забыть пытки, – сказал он глухо. – Но этого никогда не забуду… Вы такую тяжесть навалили на меня… такую тяжесть…
Она тоже знала, какой груз лег на его сердце. Отныне он будет повсюду нести с собой воспоминания о двух голосах, шепчущих в тишине пустыни:
– …Я люблю тебя, Колен.
– Цыц! Не надо говорить этих слов!.. Еще не время… Ты теперь лучше себя чувствуешь?
– Да.
– И это верно, что тебе хорошо со мной?
– О да! Еще как!
– Спи, мой ягненочек…
Уголки губ Анжелики задрожали, высокая фигура расплылась, скрытая пеленой слез. Он нагнулся, подобрал свой мешок, закинул на плечо и, приподняв колпак, буркнул:
– Прощайте, мадам! Счастливого пути!
И вышел.
Нет, но нельзя же расстаться так! С этим отчужденным враждебным взглядом… Колен! Колен, брат мой!..
Она бросилась на галерею, перегнулась через перила. Но он уже был внизу. Увидел ли он, подняв глаза, как слезы текли по ее щекам? Унес ли это видение с собой, как бальзам на рану?
Этого она никогда не узнает! Она замерла, не в силах сдвинуться с места. Грудь ее сотрясали рыдания.
Вдруг Анжелику потянуло пройтись по крепостной стене. Она не могла больше оставаться взаперти. Низкие потолки и стены давили на нее, словно в тюрьме. Хотелось вдохнуть морского ветра, может, он развеет эту невыносимую тоску? В открытом море кружили лодки берберийцев. Пушки порта защищали корабли. Один из них удалялся с надутыми, белыми как снег парусами на фоне голубого неба. Не он ли увозил Колена Патюреля, короля пленников, бедного нормандского моряка, и его страдания? «Какой вздор – жизнь!» – подумала Анжелика и тихо заплакала, ослепленная блеском зыби у подножия цитадели.
