Жаклин Брискин - Обитель любви
Тесса позвонила и попросила служанку принести что-нибудь поесть. Плачущая девушка в купальном халате внесла поднос с чаем и тонкими кусочками лимонного торта. Тесса разлила чай.
Они пили чай в гробовом молчании.
Наконец Амелия отставила свою чашку и сказала:
— Пора! Я должна вам все рассказать.
Кингдон признавал, что в Амелии бездна обаяния, но она все равно никогда ему не нравилась. С самого его рождения мать постаралась передать ему свою ненависть к ней. Впрочем, и без этого тетя казалась слишком холодной. Но в эту минуту его антипатию побороло искреннее восхищение ею. «Многие ли женщины решаются приоткрыть завесу тайны, когда вокруг витает смерть?»
— Мама! — сказала Тесса. — Не надо ничего рассказывать. Не сегодня!
— До сих пор я постоянно боролась с угрызениями совести. Потому что боялась, что с Бадом случится это... Я все откладывала. Молчание слишком затянулось.
«Три-Вэ — твой настоящий отец!»
Втроем они сидели на кожаном диване и смотрели через весь коридор на закрытую дверь спальни. Тесса устроилась между матерью и Кингдоном. Кингдон наклонился вперед, положив локти на колени, и приготовился слушать, чтобы Амелия, не смущаясь, могла рассказать то, чего он не хотел знать.
— Лос-Анджелес... — начала Амелия. — Вы должны понять главное: вся история закрутилась вокруг Лос-Анджелеса. Это была пыльная деревушка на краю света. Когда шел дождь, свиньи рылись в грязи на Мэйн-стрит. А я шесть месяцев в году жила в Париже. Я была наполовину парижанкой, выросшей в культурной среде. Можете себе представить, каково мне было жить здесь. — Она говорила ровно, безучастно. Рассказала о своей близости к отцу, о трениях между полковником и его бывшим другом Коллисом П. Хантингтоном, о Южно-Тихоокеанской железной дороге. — Тем летом мне было четырнадцать. А Три-Вэ семнадцать. О, Кингдон, он был такой наивный милый мальчик!.. Ему, такому чуткому и талантливому, выпало родиться в этом заброшенном городишке Дикого Запада. Конечно, он был очень одинок. — Она рассказала о самоубийстве полковника и решении мадам Дин судиться с Южно-Тихоокеанской железной дорогой. — Это означало то, что мы останемся здесь. — Она рассказала о скандале и о нараставшей в ней потребности отомстить за отца. — Мне казалось, что я — Электра. Я хотела оставить о нем добрую память. Как это было сделать? Тогда мне показалось, что лучший способ — опорочить правление железной дороги, ведь они обливали грязью моего отца. У меня были письма...
— «Письма Дина»? — спросил Кингдон.
— Да, — ответила Амелия.
— Странно. Никогда прежде я не связывал эти письма с вами.
— Они были написаны мистером Хантингтоном в разное время и адресованы моему отцу. Для того, чтобы привести мой план в исполнение, нужен был помощник. Мужчина. Три-Вэ учился в Гарварде. И потом, в любом случае он был мальчишка. А на похоронах моего отца Бад, единственный из всех, подошел к нам и выразил свои соболезнования. Да, Бад был мужчиной. Я уговорила его помочь мне. — Она прерывисто вобрала в себя воздух. — Мы начали встречаться здесь. В Паловерде.
— И ты влюбилась, — сказала Тесса.
Амелия отрицательно покачала головой.
— Не сразу. Бад был непохож на Три-Вэ. В Лос-Анджелесе он чувствовал себя как дома. Как же я могла влюбиться в туземца, уроженца этого отвратительного пустынного края? И в то же время у него многое было достойно восхищения. Сильный. Великодушный. Немного жесткий. Как мой отец. К тому же он был очень красив. — Она пожала плечами, глянув на запертую дверь спальни. — Я обещала выйти за него замуж, потому что была уверена, что отказать ему будет нечестно. Я не подозревала, что люблю его, до тех пор, пока мама не услала меня во Францию.
— Мама, ты можешь не...
— Нет, я должна, — сказала Амелия. — Он сдержал слово и обнародовал письма на суде. Тогда я вернулась в Лос-Анджелес, чтобы выйти за него. Она поежилась. — Три-Вэ не было на нашей свадьбе. Он убежал из дома. Никто не понял тогда почему. Мы с Бадом были мужем и женой уже семь лет, когда он вернулся. С Ютой. Паловерде тогда было нашим загородным домом, и мы решили устроить там вечеринку в честь возвращения Три-Вэ. Три-Вэ выпил лишнего и ушел от всех во двор. Я видела, как он несчастен. Поэтому пошла следом, чтобы утешить его. Она выпрямилась и продолжала: — Он был настолько пьян, что признался мне в любви. Сказал, что всегда любил меня. Сказал, что увидел меня и Бада... ну, вместе... в Паловерде и поэтому убежал из дома. — Она сцепила руки у себя на коленях. — А то, что произошло потом, было так неожиданно, что я поначалу просто не поверила своим глазам... Он был пьян, несчастен... Я испугалась, но потом начала бороться. Впрочем, за одну минуту все было кончено. — Она повернулась лицом к Тессе. — А вскоре я поняла, что беременна. — Она вздохнула. — Один миг, один-единственный миг... Как несправедливо!
— Мир несправедлив, — произнес Кингдон, пытаясь под сарказмом скрыть душевную муку. Он постарался пробудить в себе прежнюю привязанность к отцу, но обнаружил только ненависть.
— Он заплатил за содеянное чувством вины, которое будет сопровождать его до конца жизни, — сказала Амелия.
— Цена невелика, — жестко ответил Кингдон.
Амелия не обратила внимания на его тон.
— Они родные братья, — сказала она. — Невозможно определить, на кого из них Тесса похожа больше.
— У вас были другие беременности? — спросил Кингдон.
— Мы консультировались с докторами. Здесь, в Нью-Йорке, Лондоне, Париже. И все в один голос утверждали, что нам ничто не мешает завести еще детей. Но, увы, я больше так и не забеременела.
— А дяде Баду удавалось раньше зачать ребенка?
— Однажды. Он был очень молод. Девушку звали Роза. Он хотел на ней жениться, но она не собиралась рожать, и он дал ей денег на аборт. У него потом было чувство, что он заплатил за убийство собственного ребенка. — Амелия смотрела на Кингдона и поэтому не заметила, что лицо Тессы исказилось гримасой боли. — Во время операции Роза умерла. Он страшно переживал.
— Почему вы уехали из Лос-Анджелеса накануне родов? — Кингдон ненавидел себя за этот инквизиторский тон, но молчать не мог.
— Когда я была уже на восьмом месяце, Бад узнал про случившееся. Ему всегда очень хотелось иметь ребенка. Но, узнав о том вечере в Паловерде, он решил, что его снова предали. Он не поверил, что меня принудили силой. Он сказал... — Тесса, милая, прости меня! — что никогда не признает моего ребенка! Моего ребенка!
Вокруг глаз и губ Амелии легли синие тени.
— И тогда я ушла. Я очень хотела родить тебя, и поэтому ушла и не сказала Баду куда. Через полтора года он нашел нас. Ты заболела, и он спас тебе жизнь. — Она говорила очень быстро. — С тех пор его любовь к тебе была безграничной. Он никогда не вспоминал о прошлом. Поначалу я думала, что это просто тактичность с его стороны. Но позже поняла, что он похоронил в себе прошлое, оно сидело в нем, словно мина на ничейной земле. — Кулачки ее сжались, костяшки пальцев побелели. — Готовая взорваться и убить его.
