Змей на лезвии - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Получается, что Бальдр – это, собственно, не бог, а божественная жертва. Бог он только в том смысле, что все асы – боги и одновременно «идеальный патриархальный род», где все равны (равно божественны). Однако как у бога у него нет никаких задач, функций и сюжетов. Бальдр – обожествленная жертва, высшая идея жертвы, лучшей из всех.
Сложная история этой жертвы – как Фригг ходила просить у всего на свете обещания не причинять сыну вреда, как Локи искал побег омелы, как вкладывал его в руки слепого Хёда, как Вали мстил за Хёда (а история рождения Вали-мстителя сложна сама по себе), – может выражать уже упомянутую идею, что жертва должна быть принесена во что бы то ни стало, одолевая любое сопротивление людей, которые не хотят отдавать лучшего из них.
Остается загадкой образ слепого Хёда, брата Бальдра, а по некоторым версиям даже его брата-близнеца и полной противоположности по линии тьмасвет. И в итоге оба брата получают одну и ту же судьбу: они одновременно погибают и оказываются в Хель. Хёд – невольный убийца, и Хёд – спутник обожествленной жертвы. Фактически вторая жертва. Объяснить это я не могу, разве что идеей о первом случае связки «убийство – месть». Однако слепота Хёда, его «темнота» (в древнерусском языке слова «слепой» и «темный» были синонимами) – явный признак хтоничности. Вот ему-то самое место в Хель. Он что-то вроде посланца, присланного миром смерти за назначенной ему жертвой. Он берет эту жертву в физическом смысле, своей рукой отправляя Бальдра в смерть.
Ну а обещание возвращения Бальдра после Гибели Богов может выражать идею, что все отданное богам сейчас пригодиться для воссоздания мира потом – именно поэтому и надо выбирать лучшее.
В моей системе образов Улеб послужил сакральной жертвой, которую Святослав принес, чтобы повысить цену собственной вечной славы. Тему жертвы и архетипической судьбы Святослава мы оставим на потом, а здесь скажем еще о Сванхейд, их с Улебом общей бабушки по отцу.
Сванхейд – важный персонаж многих моих романов о русских князьях, причем она есть и в первой по времени книге («Зов валькирий») и в последней («Змей на лезвии»). Литературная ее биография такова. Родилась в Уппсале в 889 году. Принадлежит к шведскому королевскому роду Мунсё, что идет от Бьёрна Железнобокого, сына Рагнара Лодброка. Конунгами шведов были ее отец и дед. В 17 лет вышла замуж за Олава, конунга Хольмгарда, на 10 лет старше, стала его третьей женой и 57 лет безраздельно правила в северной Руси, при Олаве и после него. Родила 11 детей, из них до взрослого возраста дожили пятеро. Старший из выживший сыновей – Ингвар, будущий Игорь русских летописей. Именно ее решение не делить наследство после смерти Олава создало, так сказать, юридические основания для создания единой державы русов, включающей Новгород (будущий) на севере и Киев на юге. Служит воплощением легендарного образа «госпожи медовой палаты», знатной хозяйки дома, королевы, жрицы и земной валькирии.
Принимаясь за этот исторический цикл, я собиралась создать один образ женщины – матери государства, то есть Ольги, но получилось их по сути две: мать и бабушка (Эльге Сванхейд приходится свекровью). В одиночку такое дело и не вытянуть. Каждый древний герой стоит на плечах еще более древних исполинов, это мифологический архетип.
Откуда это образ взят мной? Прямо из аутентичного источника, почти единственного на эпоху: договора Игоря с греками 944 года, где в первых строках упоминается «Свандра жена Улеба». Как пишут лингвисты, Свандра – русифицированный вариант шведского имени Сванхейд, а Улеб – это Олав (либо Ульв, но это соотнесение возникло в Новгороде на сто лет позже).
К нашему огромному сожалению, в списке знатных особ, имевших право отрядить к грекам собственного посла, не указаны ни их должности, ни степени родства. Матерью Ингвара (а Улеба-Олава, соответственно, отцом) назначила я сама, но раз уж фактов все равно нет, это предположение не хуже других.
Сванхейд прожила очень долгую жизнь – 73 года, вдвое больше среднего на ее эпоху. Ее сумели пережить только двое из одиннадцати детей, и в каждом поколении только один человек – Ингвар, Святослав, Владимир – заняли в истории видное место. Кстати, именно волей Сванхейд Ингвар стал киевским князем, а Владимир еще в раннем детстве был выведен из лесной тьмы и принят в роду, что и обусловило его дальнейшую карьеру. Так что образ Сванхейд постепенно приобретает черты богини-матери, благой вершительницы судеб, но я, как писатель-антиплан, сама это увидела только по факту.
Есть версии, что из имени Свандры берет начало образ Ефанды, принцессы урманской, жены Рюрика, что получило развитие в популярных (народных) исторических версиях.
У Татищева в пересказе Иоакимовской летописи сказано:
«Имел Рюрик некoликo жен, нo пaче всех любляше Ефaнду, дoчерь князя Урмaнскoгo; и егдa тa рoди сынa Ингoря, дaде ей oбещaнный грaд с Ижoрoю в венo».
Путем суммирования различных легендарных сведений было вычислено, что Ефанда – сестра Олега Вещего, и мудрецы фолк-хисторики из Дзена путем умственных выкладок делают выводы, что она была вовсе не из Норвегии, а из древнего рода скифских либо сарматских правителей Тамани. Как и положено таким персонажам-функциям, Ефанда (Едвинда) жила недолго и умерла сразу же, как выполнила свою задачу в родословном сюжете, то есть родила Игоря. В сети о ней много забавного бреда, но весь он берет начало из Иоакима, расцвеченного фантазиями авторов.
Почему я строила собственную версию этого образа? По той же причине, по какой моя Эльга имеет очень мало общего с летописной Ольгой. Надежный факт о Свандре один – ее имя и брак с Улебом. Ну и то, что в 944 году она была жива и облечена властью. Иоаким – баснословный летописец XVII века, опираться на него всерьез нельзя. Ну а если о персонаже есть только имя, остается опираться на контекст эпохи, как я его понимаю. И он, кстати, богаче, чем самые буйные фантазии фольк-хисториков. Так что, хоть моя Сванхейд и вымышлена, какая-то такая госпожа в ее время имелась, и Хольмгард (Рюриково городище), самый богатый варяжский городок на севере Руси, для нее весьма подходящее обиталище. Так и весь мой цикл, начитывающий на сегодня уже 24 книги, «пусть вам общим памятником будет» – тем, на чьих плечах мы
