Колин Маккалоу - Прикосновение
— Мама, прошу тебя, поговорим о другом!
— Нелл рассвирепеет, когда узнает про вас с Элизабет.
— Как ты понимаешь, мне нет дела до Нелл.
— О, понимаю! И не виню ни тебя, ни ее. — И она снова вернулась к прежней теме: — И все-таки не дает мне покоя это завещание. Если бы он знал, он не назначил бы тебя главным наследником. С этим согласится даже Нелл. Александр не любил Элизабет, но никого не подпустил бы к своей собственности.
— Мама, я тебя люблю, но в такие минуты я готов придушить тебя!
— Знаю, что любишь, и я тебя тоже люблю, мой нефритовый котенок. — Она вдруг бурно расплакалась, но быстро успокоилась и улыбнулась. — Я отчаянно тоскую по Александру, но счастлива за тебя. Если мне повезет, скоро у меня будут баснословно богатые внуки. Поверь мне на слово, Элизабет легко родит их.
— И она в этом уверена. И даже Нелл.
Зазвонил телефон. Ли взял трубку, и выражение его лица подсказало Руби, с кем он говорит.
— Конечно, Элизабет, сейчас позову, — пообещал он громко и отчетливо, чтобы услышала сплетница Агги. — Мама, тебя к телефону! Элизабет.
— Все хорошо? — спросила Руби, приложив трубку к уху.
— У нас с Нелл — да. Но я слышала, Ли собирается заказать статую Александра, вот я и решила сначала поговорить с ним, — произнес призрачный голос.
— Статую Александра? — недоуменно переспросила Руби.
— Только не из бронзы, Руби! Ни в коем случае не из бронзы! Передай Ли, что я бы хотела гранитную статую. Гранит — камень Александра.
— Передам.
Руби повесила трубку.
— Она хочет, чтобы статую Александра высекли из гранита, а не отлили из бронзы. Говорит, это его камень. Господи Иисусе!
Мысленно Ли согласился с Элизабет: «Александр погребен под тысячами тонн гранита. Как я и сказал коронеру, над тоннелем в горе образовался провал. Александр наткнулся на зону пустот в камне, притом огромную. И он знал об этом. И даже поддразнивал меня: в конце разговора позвал именно на то место да еще топнул по земле. Звук был гулким. Но я не обратил внимания. Только я решился бы задать ему вопрос, на который он вряд ли ответил бы: неужели самоубийство он задумал еще до того, как узнал, что Элизабет изменяет ему со мной? И ее исчезновение вызвало у него не просто естественный страх и тревогу? И он решил, что должен дать ей свободу, пока она еше молода и может иметь детей? Обычно мы с Александром обсуждачи все предстоящие взрывы, но к этому он готовился тайно».
Элизабет полюбила сидеть в библиотеке, включив одну настольную лампу. Она устраивалась в дальнем от стола кресле в полутьме и надолго погружалась в раздумья.
Прошел месяц после смерти Александра. Время тянулось еле-еле. После того как был вынесен вердикт, отслужена панихида и оглашено завещание, жизнь сэра Александра Кинросса завершилась. Как ни странно, Ли стал ближе Элизабет, но не физически: между ними возникли почти духовные узы. Время врезалось клином между жизнью и смертью Александра. За свое будущее Элизабет не боялась, но никак не могла избавиться от мыслей о покойном муже, который совершил самоубийство, — она была так уверена в этом, будто он явился к ней и во всем сознался. Даже к этому делу он подошел так же серьезно и вдумчиво, как к любому другому. Элизабет не подозревала, что Александр знат о ее измене, и потому полагала, что он покончил с собой по другой причине. Но по какой, она понятия не имела.
— Напрасно ты сидишь здесь одна в темноте, мама. — упрекнула Нелл, зайдя в библиотеку. — Через полчаса подадут ужин. Хочешь, я принесу тебе самый большой бокал хереса?
— Спасибо. — Элизабет заморгала от яркого света: Нелл включила сразу несколько ламп.
— Ты сможешь поесть? Хочешь, я попрошу Хун Чжи составить тебе микстуру для аппетита?
— Смогу, конечно. — Элизабет приняла из рук дочери бокал и отпила хереса. — Микстура от Хун Чжи? А разве современная медицина не знает более эффективных средств? Хун Чжи способен подмешать в свое снадобье что угодно — от растертых в порошок клопов до сушеного навоза.
— Китайская медицина — величайшая из наук, — заявила Нелл. усаживаясь напротив матери. — Мы делаем лекарства в химических лабораториях, а китайцы обращаются за исцелением к матери-природе. Да, наши лекарства тоже помогают, некоторым нет аналогов в восточной медицине. Но если речь идет о недомоганиях или хронических болезнях, нет ничего лучше природных средств. Когда я закончу учебу, буду собирать народные рецепты, искать традиционные лекарственные средства и в том числе соберу рецепты снадобий Хун Чжи — от подагры, головокружения, сыпи, разлития желчи и так далее.
— Значит, научными исследованиями заниматься ты больше не будешь?
Нелл скривилась:
— В науке мне нет места, мама, — это я уже усвоила. Но как видишь, осталась жива. Буду врачом в каком-нибудь бедном районе Сиднея.
Элизабет улыбнулась:
— Нелл, этому я только рада!
— Завтра я возвращаюсь в Сидней, мама, или один из экзаменов мне придется сдавать позже. Но я боюсь оставлять тебя здесь одну.
— Одна я пробуду недолго, — возразила Элизабет.
— Что?
— Скоро я уезжаю.
— Вместе с Долли? Куда?
— Нет, Долли я отправляю к Констанс в Данли. Там сейчас гостят дети Софии и Марии, а Долли давно пора привыкать к ровесникам. Девочки в доме Дьюи не станут обсуждать родителей Долли, Данли далеко от нашего города. Констанс говорит, в доме служит отличная гувернантка.
— Прекрасно, мама! Это же замечательно! А ты?
— Я еду на итальянские озера. Я так давно о них мечтала, — не своим, томным и счастливым голосом откликнулась Элизабет, — и даже собиралась сбежать в Италию. Но так и не отважилась. Сначала меня удерживала Анна, потом Долли. А ты их помнишь, Нелл? Итальянские озера?
— Мне запомнились только чудесные пейзажи, — скованно выговорила Нелл. — И часто тебе хотелось сбежать?
— Всякий раз, когда жизнь становилась невыносимой.
— Так часто или нет?
— Очень часто.
— Ты настолько ненавидела папу?
— Нет, ненависти к нему я никогда не испытывала. Просто нелюбовь переросла в неприязнь. Ненависть слепа, она возникает беспричинно, а я понимала, что со мной творится. Я ни в чем не могла согласиться с Александром. Мы с ним жили как на разных краях земли.
— Мама, он ведь тебя любил.
— Теперь я понимаю. Но это ничего не изменило. Руби он любил больше.
— Чертова Руби Коствен! — взорвалась Нелл.
— Не смей! — перебила Элизабет так громко и строго, что Нелл вздрогнула. — Если бы не Руби, честное слово, не знаю, что было бы со мной! Ты всегда любила ее, Нелл, так не начинай винить теперь. Я не желаю слышать о ней ни единого дурного слова.
