Странный Брэворош - Сергей Николаевич Полторак
–
Дядя Сеня, отставной козы барабанщик, – представился со-
сед и попытался щелкнуть несуществующими каблуками своих
шлепанцев.
Глебушка
вытаращил
на
него
глаза
и
стал
хохотать
откровенным безбоязненным заливистым смехом, каким не смеялся никогда в своей жизни.
Дядя Сеня был удивительным! У него были длинные – пред- линные худые и жилистые ручищи, удивительно маленькая лысо- ватая голова, на которой трепыхалась непонятно откуда взявшаяся прядка волос неопределенного цвета. Множество крупных морщин на его лице напоминали поверхность слегка подгоревшего пирога. Казалось, дядя Сеня был собран из множества неправильностей, делавших его облик неповторимым и необычайно привлекательным.
Глебушка и дядя Сеня стали видеться часто и почему-то всегда по утрам. И всегда дядя Сеня называл его маленьким ленинградским шалуном и обращался исключительно на «вы». Они подружились. Время шло быстро. Осень сменилась необычайно холодной зимой. Глеб незаметно для самого себя приспособился к новой жизни. Он уже не вздрагивал при виде трамвая, не уставал от на- валивавшихся со всех сторон новых и новых впечатлений – он на- учился по-своему осмыслять их. Он перестал звать мамку мамкой, а по местным правилам говорил ей: «Мама». И вообще, он оказался большим приспособленцем. Он перенимал всё новое, что роилось вокруг него, и делал это довольно легко. После долгого молчания он вдруг сразу чисто и правильно заговорил по-русски. Если мама продолжала «гыкать» и «гакать», выдавая свое украинское проис- хождение, то Глеб словно стёр свое прошлое стирательной резинкой. Он даже откуда-то знал, что ленинградскую стирательную резинку в Москве называют ластиком. Но он жил в Ленинграде и говорил по-ленинградски: «Пышка, парадная, карточка», а не на московский манер: «Пончик, подъезд, проездной». Удивительно быстро он не
только обрусел, но и обленинградился.
Как-то в воскресенье, когда Глеб и его мама переносили свои вещи из «темной комнаты» в освободившуюся «арестантскую», дядя Сеня вызвался им помочь. Вещи перенесли быстро, благо и переносить-то особо было нечего. После того, как мама получила от колхоза «законную премию» за проданные яблоки, у них появились в хозяйстве два новых пальто, немного посуды и – главное – потря- сающий, сшитый из голубого бархата, огромный кот в сапогах с на- стоящей мантией и такой же бархатной шляпой с пером.
После переезда мама затеяла чаепитие, на которое в качестве почетного гостя был приглашен дядя Сеня. От приглашения он
почему-то смутился, поспешно ушел в свою комнату, но скоро вер- нулся, надев поверх майки такую же вылинявшую рубаху с катушка- ми на воротнике. В руках у него был цветочный горшок с кактусом, который в это время цвел пронзительно пурпурным цветом.
–
Вот, говорят, раз в сто лет цветет,– смущаясь, сказал дядя Сеня
и
протянул
маме
цветок.
–
Это
вам,
Мария
Гавриловна,
для
уюта,
–
сказал
он,
и
его
мор-
щины на
лице
почему-то стали
еще
глубже.
Они втроем долго пили чай с баранками и вели беседы. Дядя Сеня рассказал, что работает грузчиком в мебельном магазине на Садовой улице, возле Сенной. Грузчиком он стал только после во- йны, а на войне он был фронтовым врачом-хирургом.
–
Я был приличным хирургом, – сделал ударение на слово «при-
личным» дядя Сеня. Но как-то в наш полевой госпиталь привезли
генерала.
Привезли
не
с
ранением,
а
с
приступом
аппендицита.
Я
в
тот
момент
был
занят
–
делал
сложную
операцию
солдатику
–
ему
осколки угодили в желудок и в легкие. Солдатика спас, но пока шла
операция, генерал умер от перитонита. Меня отдали под трибунал.
Сначала хотели расстрелять, но потом почему-то передумали и
направили в штрафбат. Победу встретил под Прагой. Была уже
Победа, а наш батальон всё ещё воевал – немец продолжал драться,
несмотря на капитуляцию. 14 мая 45-го меня подстрелили и война,
наконец,
закончилась
и
для
меня.
Диплома военного врача меня лишили. Поначалу на работу вообще никуда не брали. Спиваюсь помаленьку, но ничего.
Дядя Сеня застенчиво посмотрел на маму и вдруг сказал:
–
Если
доверите,
я
вашему
шалуну
попробую
помочь
с
Божьей
помощью.
–
Вы
верите
в
Бога?
–
удивилась
мама.
–
Чтобы быть с Господом, не обязательно верить в Него, – за-
гадочно
улыбнулся
дядя
Сеня.
–
В
каком
смысле?!
–
растерялась
мама.
–
В
любом,
–
ответил
дядя
Сеня
и
засобирался
в
свою
комнату.
6.
Дядя Сеня с тех пор заходил к ним в комнату почти каждый день. Он стал опрятней. Свою замызганную майку сменил на новую, белую. Куда-то подевался и его перегар. Каждый свой приход он
начинал с осмотра Глеба. Потом делал ему долгий общий массаж, особенно много внимания уделяя позвоночнику и ногам.
–
Детский церебральный паралич, – говорил он маме, – не
такая уж безнадёжная болячка. Тут система лечения нужна и воля
пациента. В Америке есть такой доктор Кабат. Вроде, женщина,
хотя
я
точно
не
уверен.
Фронтовой
друг,
тоже
хирург,
был
недавно
в США. Книжку этого доктора привез. Еще в 46-м году доктор Ка-
бат разработал систему включения работы мышц, которые прежде
бездействовали. Дело, в общем, нехитрое. Массажи, растягивание
мышц
–
движение,
одним
словом.
В
книжке
говорится,
что
за
3-5 месяцев можно научить ребёнка ходить. Проверим её буржуаз-
ную
теорию
нашей
советской
практикой.
Мама внимательно следила за работой дяди Сени. Когда он не приходил, бралась за массаж и растяжки сама. Глеб и сам очень ста- рался превозмочь себя. Стиснув от боли зубы, он пытался научить свои мышцы слушать его разум. Однажды это получилось: мышцы ног шевельнулись по его команде. Пришёл азарт, и Вера появилась. Вера в излечение.
Успех застал всех, включая Глеба, врасплох. Была среда, 12 апре- ля 1961 года. По недавно установившейся традиции мама в среду вечером топила дровами титан в ванной комнате, чтобы помыться и помыть Глеба. В среду по строго установленному квартирному графику мылись сначала они, после них Рафальсоны. Глеб в это вре- мя, как всегда сидел в своей коляске и слушал радио. Вдруг транс- ляция передачи прекратилась, и голос диктора Левитана сообщил,
