Лавирль Спенсер - Осень сердца
— А всего понемножку.
Наполнив блюдце и передав ему в руки, она обратилась к Харкену:
— А вам, мистер Харкен?
— Тоже всего понемножку, кроме дыни.
— Да здесь все вкусное и изысканное. — Она выбрала яйца и клубнику, помогая себе при этом мизинцем, в то время как он наблюдал за ее руками.
— А вы бы так не думали, если бы вам довелось помогать миссис Шмитт. Запах кухни — это что-то ужасное.
Она медленно облизала кончики пальцев, передавая ему в руки тарелку.
— Но вы ведь помогаете на кухне?
— Я помогаю с максимальной хитростью. Я мою фрукты и овощи и таскаю их. Котлы очень тяжелые, мисс, это не для женщин. Спасибо, мисс.
Он взял тарелку и принялся за еду, а она в это время думала о кусочках дыни, не имея ни малейшего представления о котле: что он собой представляет и каков должен быть его вес, и неужели все это необходимо даже для такой простой еды, как эта.
— А что еще вы делаете?
Он встретился с ее взглядом и спокойно ответил:
— Я слуга для поручений по кухне и делаю все, о чем меня попросят.
— Ну да, а что еще?
— Ну, сегодня утром был выходной садовника, поэтому в половине шестого я собрал клубнику и после этого…
— В половине шестого!
— Да, потому что миссис Шмитт считает, что самая сладкая клубника та, которую собирают по утренней росе, пока солнце не высушило ее. После этого я вымыл ягоды и наполнил корзину, развел огонь, помог чистить столовое серебро, потому что Честера пока нет, выжал апельсиновый сок, наколол немного льда для клубники, а остальное положил в морозилку, принес пакет с закусками из кладовки, подмел пол на кухне после завтрака и полил огород. Да, чуть не забыл: еще я помогал миссис Шмитт приготовить этот пакет с ленчем.
Лорна вытаращилась на него во все глаза:
— И вы все это сделали за сегодняшнее утро? Несмотря на то, что это ваш выходной?
Харкен сидел с набитым ртом. Не спеша прожевав хлеб с ветчиной, он произнес:
— Мой выходной начинается только тогда, когда я уберу все после завтрака.
— Ничего себе, а я обычно в это время еще в постели.
— Я не против вставать рано утром, потому что это самое хорошее время.
Подумав с минуту, Лорна поинтересовалась.
— А разве у садовника выходной начинается не сразу после завтрака?
— Я думаю, мисс, у него есть особая договоренность с вашей мамой.
— Особая договоренность? Какого рода особая договоренность?
Харкен сделал вид, что занят ленчем, не чувствуя особого желания пускаться в детали, совершенно его, не касающиеся.
Ответил Иверсен:
— Понимаете, когда дело доходит до садоводства, среди местных дам возникает мощная конкуренция.
— Ну… и что?
— А вы ведь знаете, что Смит из Англии.
— Да. И его отец был садовником у самой королевы Виктории. Я даже помню, как мама восторгалась по этому поводу, когда нанимала его на работу. Харкен объяснил:
— Так вот, особая договоренность состояла в том, что Смит нанялся к вашей матери с условием, что каждый уик-энд он будет свободен с восьми часов вечера в субботу до утра в понедельник.
— Ну, теперь понятно, почему по воскресеньям вы еще заняты с фруктами и овощами.
— Да, мисс.
— А твоя мама получает возможность выращивать самые лучшие цветы Озера Белого Медведя, хотя сама она и не делает этого. Обращаюсь к вам обоим: я всегда считал глупостью соперничество наших дам в разведении декоративных садов, ведь своими руками они ничего не делают, — добавил Иверсен.
— То же самое происходит с яхтсменами и парусным спортом, — сказал Харкен. — Они — хозяева судов, а нанимают шкиперов.
— Только во время действительно важных соревнований, типа вчерашнего, — возразила Лорна.
— И если только на это есть разрешение региональной Ассоциации парусного спорта Озера, — вставил Тим.
— Ну и что, неужели вы думаете, что они сами смогут управлять яхтой? — горячо спорил Харкен. — Вот я бы сам управлял, если бы у меня она была.
— Думаю, вы правы, ведь на самом деле нет особой разницы между мамой, нанимающей садовника, и хозяином яхты, приглашающим шкипера.
Иверсен продолжал:
— В Ассоциации уже говорят по поводу того, чтобы изменить правило и узаконить требование, что владельцы яхт должны сами участвовать в гонках.
После этого разговор зашел о шкиперах, нанятых для участия во вчерашней регате.
Лорна взглянула на «стол», выбрала ягодку и откусила половинку.
— А это вам, Тим. — Она протянула ему другую половинку клубнички. — Вы свою репутацию заработали сами благодаря вашей лодке.
— Вы имеете в виду «Может Б»? Ну, мисс Лорна, прошу вас, не портите такой чудный день напоминанием об этом.
Все рассмеялись, а Лорна добавила:
— Я говорю о фотографиях, а не о паруснике. Скажите, а правда, что «Сирс» и «Роубак» собираются продавать наборы ваших фотографий?
— Правда.
— Ах, Тим, вы должны так гордиться этим! И думать о том, что на ваши работы смотрят практически во всех гостиных Америки! Расскажите нам о фотографиях и о тех местах, где вы побывали, делая их.
Он описал им Всемирную выставку в Чикаго, которую фотографировал два года назад, и красивые места типа Большого Каньона, Мехико и Клондайка. Он закурил трубку и сел под дерево, а Лорна тем временем уписывала пирожные и спрашивала его о планах на зиму, когда кончится сезон и он закроет свою студию. Тим ответил, что скорее всего отправится в Египет фотографировать пирамиды.
— Пирамиды… О… — вздохнула она и откусила еще кусочек пирожного, нисколько не заботясь о том, как она смотрится на этом фоне, слушая рассказы Тима и повсюду оставляя крошки, забывая, что у нее в руке.
Харкен сидел на индейском одеяле, положив локти на колени, в полном восторге от ее профиля, манер, быстрой улыбки и непосредственности.
Между тем Лорна обратилась к Иверсену:
— Может быть, вы соберетесь в Нью-Джерси, у Харкена там брат.
Она обернулась и улыбнулась Йенсу, застав его врасплох. Он забыл отвести глаза, и их взгляды встретились. Огромный жук зарылся в траву, и все душистое тепло этого летнего рая гудело от пчел, шмелей и кузнечиков. Прохладная тень, легкая усталость после пикника, приятная беседа — нет слов выразить то непонятное наслаждение и молчаливое стремление больше узнать друг о друге, которое оба чувствуют и которое пробивает броню любых классовых различий. Они просто упоены и восхищаются всем, что видят, пытаясь унести с собой малейшие подробности, чтобы потом, лежа в разных комнатах, на разных этажах, спокойно вспоминать цвет глаз, волос, линию губ, носа, подбородка. Иверсен, сидя под деревом, раскуривал свою трубку и смотрел на молодых людей. Он курил трубку до тех пор, пока его присутствие не положило конец их глупостям, а потом вытряхнул пепел.
