Адольф Бело - Две женщины
Но барон еще сомневался в своем счастье. Как узник, который ждет свободы, когда получает ее, отказывается поверить в то, что он может покинуть свою камеру, так господин де Ливри, не видя мадам де Брионн, спрашивал себя, не стал ли он жертвой ошибки и имеет ли он право радоваться.
Однако в соседней комнате послышался легкий шум. Барон насторожился и уловил шелест шелкового платья. Это она! Наконец-то!
Тогда, избавившись от сомнений, уверовав в победу, он почувствовал уже меньшую робость и прежние замыслы возродились в его сознании.
– Как я хочу видеть ее! – пробормотал он. – Как я хочу высказать ей все, что я думаю о ее поведении, как я хочу ей отплатить!
Дверь отворилась и появилась Елена.
Она сильно изменилась: лицо ее осунулось и потеряло свежесть и тот пленительный цвет, которым оно всегда отличалось. Губы ее были бледными, фигура заметно похудела и походка казалась нетвердой. Однако она была еще прекрасна, может быть, более прекрасна, чем когда-либо. Взгляд Елены излучал теперь меньше пламени, но зато в нем появилось больше выражения. И если она несколько потеряла в смысле здоровья и бодрости, то одновременно выиграла благодаря какой-то новой прелести и грации. Если красота ее стала менее совершенной, зато теперь она была более властной; видно было, что она перенесла болезнь и что этот крепкий организм подвергся сильным испытаниям.
На пороге салона Елена остановилась и, прислонившись к стене, сказала взволнованным голосом, протягивая руки к господину де Ливри:
– Подойдите ко мне, мой милый старый друг, чтобы я могла выразить всю радость, которую я испытываю от того, что вижу вас.
Барон поправил свои усы, чтобы сдержать себя и скрыть свое волнение, но не двинулся с места.
– Как! Вы не идете? – сказала мадам де Брионн. – Значит, я сама должна попытаться…
И она, шатаясь, шагнула к господину де Ливри.
Он не мог больше сдерживаться; твердость характера, достоинство, которые он намерен был продемонстрировать, мгновенно улетучились. Одним прыжком он подскочил к Елене и поддержал ее, со слезами целуя руки. Долгое время он молча разглядывал ее и наконец спросил:
– Значит, вы были больны?
– Увы! – сказала она. – Вы же видите, мой друг.
– Да, вижу, – ответил барон и, как если бы все претензии к графине вновь пришли ему на ум, добавил ворчливым тоном: – И вы могли бы умереть не предупредив меня, верно?
– Нет, дорогой барон, если бы были серьезные опасения относительно моего состояния, я бы вас позвала.
– В последний момент, без сомнения, – сказал он тем же тоном. – Я привел бы нотариуса и сам служил бы свидетелем при составлении вашего завещания. Должно быть, вы считаете меня очень неловким и неспособным заботиться о больных!
– Зачем вас огорчать видом моих страданий? – ласково сказала она.
– Вы думаете, что я со своей стороны не страдаю, когда не вижу вас? – запальчиво воскликнул господин де Ливри.
Без сомнения, он хотел продолжать и высказал бы ей все, что так долго накапливалось у него на сердце, но Елена, все еще стоявшая на том месте, где он ее остановил, прервала его:
– Позвольте мне сесть, мой друг, – пробормотала она. – Я еще очень слаба.
– Ну конечно! – воскликнул он. – Присядьте; я держу вас на ногах, да еще делаю упреки…
Он усадил ее, подложил ей под ноги вышитую подушечку и сев рядом, сказал почти отеческим тоном:
– Ну, что с вами было?
– Крайняя усталость, упадок духа, полное истощение физических и моральных сил.
– Что же думает по этому поводу врач?
– Он тут ничего не сделает, я его даже не звала.
– Однако ж, вам надо лечиться.
– Зачем? – сказала она унылым тоном.
– Как зачем? – сказал взволнованно господин де Ливри. – Когда вы больны, то не принимаете, а когда вы не принимаете, я… сам делаюсь больным.
Она посмотрела на него и нежно сказала:
– Значит, вы так привязаны ко мне?
Какой упрек в адрес отсутствующего заключался в этой фразе!
Сколько боли крылось в коротком слове: «вы»! Но барон не понял ее чувства или сделал вид, что не понял, и ответил на то, что относилось к нему лично в словах графини:
– Привязан ли я к вам? О! И вы еще спрашиваете! Пять лет я посещаю этот салон, пять лет я не провожу дня, не повидавшись с вами. Я знал вас еще маленькой девочкой; я баловал вас тайком от ваших родственников… Позже я захотел вам выбрать мужа, – у меня оказалась несчастливая рука, но, по счастью, вы недолго мучились и теперь стали вдовой. Наконец, я готов сделать для вас все, что вы пожелаете, если понадобится, я принесу свою жизнь в жертву вам! И вы еще спрашиваете, неблагодарная, привязан ли я к вам!
– Я больше не буду вас об этом спрашивать и не буду в вас сомневаться, – сказала Елена, протягивая руку барону. – Не сердитесь на меня, в последнее время я сомневаюсь во всех и даже в самой себе. В будущем я обещаю вам верить, одному вам, и если мне придется снова заболеть, вы будете обо мне заботиться.
– Правда? – воскликнул господин де Ливри, просияв. – Тогда болейте, сколько пожелаете, не вижу этому препятствий.
Она не могла не улыбнуться. Барон не обратил на это внимания: весь во власти своей радости, он продолжал в том же духе:
– Какую приятную жизнь мы будем вести! Не хотите ли вы возродить ваши прежние вечера? Это ни к чему – нам вполне достаточно общества друг друга. От шевалье и виконта вы не добьетесь много толку: они заняты только своими старыми воспоминаниями. Что касается других, то они изменили свои привычки и разлетелись искать подходящий климат. Они глупее перелетных птиц и не понимают, что весна возвратится.
– Вы их видели? – спросила вдруг Елена.
– Кого?
– Тех, кто разлетелся в разные стороны.
– Нет. Для чего?
– Правда, не видели никого из них?
– Но…
– Не бойтесь огорчить меня, барон, – сказала Елена тоном, казавшимся совершенно естественным, – я всегда с удовольствием беседую о тех, кого знаю, даже если они меня забыли.
– Ну хорошо, я видел одного… – сказал господин де Ливри, обманутый спокойствием графини.
– Кого же?
– Мориса.
– А! – сказала мадам де Брионн. – Он хорошо живет?
– Мне так показалось.
– Вы встречались с ним вечером? – сказала Елена после минутного молчания.
– Вечером! – воскликнул барон. – А куда я мог пойти? Никогда у меня на сердце не было так тяжело! Ваш лакей опять отказался впустить меня в дом. И тогда я решился пойти к одному из ваших старых друзей, чтобы пожаловаться на вас тому, кто мог бы меня понять и облегчить сердце. Он принял меня у себя в салоне.
– И вы говорили за двоих?
– Пожалуй. Я долго обсуждал ваше поведение…
