Энн Максвелл - Рубиновый сюрприз
– Она хочет показать мне доказательства, которые намерена использовать в своей статье.
Давиньян осторожно положил руку на плечо Хадсона, почувствовав огромное различие между их физическим состоянием.
Это могло показаться странным, но сейчас Давиньян неожиданно понял, что имел перед Хадсоном преимущество: жизнь Арманда приближалась к концу, и не так уж важно, что случится, ему почти нечего терять. Хадсон же собирался жить еще долго и боялся, что у него многое отнимут.
Давиньян спрашивал себя, осознавал ли Хадсон, что его жизнь, возможно, и была уже тем, что у него отняли. Еще раньше.
– Расслабься, – сказал он Хадсону. – Я что-нибудь придумаю, прежде чем вернется эта журналистка.
Глава 6
– Сэм, ты уверен? – спросила Лорел.
– Я не был бы более уверенным, если бы ты спросила меня, смогу ли я летать без наркотиков, – ответил Сэмюэль Арчер.
– Но… – начала снова Лорел.
– Мой дорогой малыш, – нетерпеливо прервал ее Арчер, – суровой, неприкрашенной правдой является то, что ты не смогла бы купить принадлежащее русскому императору яйцо Фаберже ни за один, ни за десять миллионов долларов. Его просто нельзя найти, если бы ты даже и захотела приобрести его.
– Я понимаю, – сказала Лорел и взглянула на красное с золотом лакированное чудо, лежащее перед ней на скамье. Благодаря полуденному солнцу, проникавшему сквозь стеклянную стену ее мастерской, инкрустация на яйце излучала ослепительное, неземное сияние.
Сэмюэль Арчер был главным хранителем отделения восточноевропейского и центрально-азиатского искусства при музее Метрополитен в Нью-Йорке. Он также был и давним другом семьи, протеже ее матери, решившей однажды, что ему лучше приобретать произведения искусства, нежели их создавать.
– Как ты можешь быть настолько уверенным? – спросила Лорел.
– Моя милая крошка, – вздохнув, произнес Арчер, – неужели тебе никто и никогда не рассказывал о закулисной артистической жизни?
– Ты рассказывал, и много раз.
– Значит, ты невнимательно слушала меня, твои работы начинают привлекать внимание коллекционеров. Тебе следует по-настоящему научиться игре в приобретение.
Лорел вздохнула. Арчер прав. Но хуже всего то, что ему самому это было хорошо известно.
– Частные коллекционеры и хранители словно пауки, – заметил он. – Они очень осторожно ткут паутину, стараясь схватить что-нибудь оригинальное. Так уж случилось, что моя паутина считается лучшей в мире. Поверь, если бы было найдено какое-нибудь творение Фаберже, тем более яйцо, то я бы уже был в курсе.
– Да, но…
Арчер снова перебил Лорел:
– Сейчас увлекаются Восточной Европой. Кстати, скоро в Штатах открывается просто потрясающая выставка русского искусства.
– Правда? А где?
– В этом отвратительном новом музейчике Дэмона Хадсона. Все, кто имеет хотя бы какое-то заметное положение, хотели, чтобы выставка «Драгоценности России» проходила именно у них. Мы предложили за это кучу денег, но Дэмон обошел нас.
– Каким образом?
– Нам следовало предложить в три раза больше, вот каким образом. После той скучной революции люди не видели нестоящих произведений искусств из России и не пожалели бы двадцати баксов за входной билет.
Лорел пыталась что-то возразить, но Арчер вновь перебил ее.
– Девочка моя, – язвительно произнес он, – тебе на самом деле нужно оторваться от своего верстака и взглянуть на музеи и искусство с точки зрения бизнеса. Драгоценности Англии не представляют особого интереса, однако люди выстраиваются в длинные очереди только за тем, чтобы взглянуть на них. То же самое можно сказать и о «Моне Лизе». Все заключается только в овладении воображением толпы, а не в истинности искусства как такового.
– Это относится и к работам Фаберже? – спросила Лорел.
– Безусловно! Можешь даже поспорить со мной на свое усовершенствованное приспособление для резки алмазов.
В телефонной трубке воцарилось молчание, пока Лорел пыталась привести в соответствие неприукрашенную правду Арчер с тем, что видела сейчас перед собой.
– Эй! – наконец крикнул Арчер. – Ты слышишь меня?
– Да…
Невнимательность Лорел заставила Арчера сменить свой высокомерный тон. В его голосе уже не было ноток надменности.
– Лорел, дорогая, ты что-то скрываешь от своего дяди Сэмми? – стал выпытывать Арчер.
На лице Лорел вспыхнул слабый румянец. Она всегда чувствовала себя отвратительно, когда приходилось врать, особенно родным и друзьям. Хотя Арчер и не был ей родственником, в детстве она почти все время находилась рядом с ним. Они оба тоже любили Ариэль Свэнн.
Однако Арчер ненавидел Джемми Свэнна. Вот почему Лорел не решалась рассказать ему о яйце. Сэм с удовольствием отомстил бы человеку, сделавшему Ариэль несчастной. Для Лорел это было неразрешимой проблемой. Она сама не понимала своего отношения к отцу. Повзрослевшая Лорел все еще оставалась маленькой девочкой, верившей, что, если она будет хорошо себя вести, отец возвратится домой.
– Что мне может быть известно о Фаберже больше тебя? – спросила она. – Я даже не слышала о предстоящей выставке. Моя жизнь тихо протекает в этом уединенном местечке. Я неделями не выезжаю в город.
– Не нужно разыгрывать передо мной роль бедной провинциалки, – резко возразил Арчер. – У тебя есть телефон.
– Я не стану разыгрывать перед тобой свою роль, если ты прекратишь играть свою.
– Что ты имеешь в виду?
– Роль знатного негодяя из Манхэттена, – ответила Лорел.
Арчер рассмеялся от души. Лорел была одной из немногих, умевшей противостоять его сарказму.
– Ах, милая, как жаль, что ты родилась не мальчиком. Нам было бы так хорошо вместе.
Лорел, рассмеявшись, покачала головой. Она любила Сэмми за острый ум и честность. Были и другие причины, более сложные, имевшие отношение к ее детству и матери, которую оба обожали. И оба потеряли.
– Итак, скажи дяде Сэмми, что ты слышала об императорском яйце Фаберже? – спросил Арчер.
– Все очень просто. Я ничего не слышала.
– Подумай. Может быть, это каким-то образом связано с выставкой в музее Хадсона? В прошлом году, показывая наши коллекции в Эрмитаже, я познакомился там с хранителем этого музея, по-настоящему красивым мужчиной, Новиковым.
– Никогда не слышала о нем.
– Замечательно. Он не из твоего окружения. Но существует вероятность, что русские готовы все выставить на аукцион.
– Даже Новикова? – спросила Лорел.
– Нет. Я имею в виду Фаберже. Я бы предложил цену, если бы они продавали его на аукционе.
– Да-а, – протянул он. – Вполне вероятно. Вполне, вполне вероятно. Восточная Европа нищенствует. Они все продадут. Даже Сибирь, если цена устроит. Хотя вряд ли кому-то понадобится эта морозильная камера, в пять раз превышающая территорию Техаса.
