Галина Евстифеева - Ветер вересковых пустошей
Княгиня Марфа потрудилась на славу, Торин, сколько не оглядывал гридницу, так и не смог найти какого-либо изъяна в приготовлениях хозяйки к пиру. Накануне вымытая дочиста, трапезная зала казалось очень уютной и светлой, выскобленные деревянные стены были цвета чистого песка. Создавалось впечатление, что в стенах этой залы был маленький островок тепла и уюта, который так и манил гостей и жителей Торинграда.
За застеленным белоснежной скатертью столом, собрались княжеские семьи и дружинники обоих князей. Во главе стола восседал князь Торин, одетый в четь праздничного пира в темно-синий кафтан[58], расшитый спереди золотом, на плечо левое было небрежно накинуто корзно[59], синие шаровары[60] заправлены в сапоги из мягкой телячьей кожи, голову князя покрывала темно-синяя шапка[61], расшитая золотом, а по краю бобровым мехом.
По правую руку от князя Торина сидел князь Фарлаф — широкоплечий седой мужчина среднего роста с длинным крючковатым носом. Фарлаф был в сером кафтане и корзно, из-за этого он в неясном свете очага, казалось, был высечен из камня. Князь осматривался вокруг, стараясь делать это незаметно, не злить лишний раз Торина. Фарлаф прекрасно понимал горечь его друга, его горе от отсутствия наследника, но в тоже время Фарлаф ничего не мог поделать с собой — он радовался удаче, свалившейся на голову сына. Пусть сам Карн еще не понимал этого, но Фарлаф, который знал, как тяжело построить град, не мог не оценивать будущие владения сына.
Далее, за князем Фарлафом, сидели княжич Карн и княжич Рулаф, удивительно похожие между собой, они даже одеты были оба в зеленые кафтаны, что привело к тому, что их все путали между собой. Русые волосы обоих были коротко подстрижены, серые глаза с любопытством взирали на всё вокруг, единственным, что отличием братьев, было то, что щеки Рулафа еще не утратили детской округлости.
По левую руку от Торина сидела княгиня Марфа в богатой шитой золотом ферязи [62] красивого голубого цвета и повойнике, который венчал широкий золотой обруч. Рядом с княгиней сидела Прекраса, вся бело-розово-золотистая, красивая как никогда.
Княгиню и княжну редко приглашали трапезничать в гридницу, но сватовство делало их присутствие за столом желательным, особенно для княжича Карна.
Пир шел своим чередом: князья вели степенную беседу о погоде, урожае и охоте, дружинники негромко (всё-таки за столом княгиня) переругивались, спорили и тут же мирились. Яромир шутил и задирался громче всех, привлекая внимание не только воинов, но и рабынь, разносящих блюда, они то и дело пытались подсунуть ему кусок побольше, но он во хмелю не замечал этого. Княгиня Марфа изредка бросала полные нежности взгляды на Дага, но тот не видел ничего кроме своего кубка с брагой, он даже не замечал дружинных перепалок.
Княжич Карн довольно глядел на свою будущую жену, пригожа, что тут скажешь, услада для взора, много радости доставит её красота на ложе супружеском. И увидев, как княжна поспешно отвела свой взор от него, Карн довольно улыбнулся.
А княжича Рулафа не интересовало местное веселье, все помыслы его теперь принадлежали княжне Прекрасе, ибо был он покорен ею с первого взгляда. И черная зависть по отношению к брату терзала Рулафа, ведь именно Карну, рожденному на год раньше его, выпадет счастье иметь столь прелестную жену.
Сама же Прекраса осталась довольна внешностью жениха своего, ничего отталкивающего в нем не было, как и не было сияющей золотой красоты Яромира. А жаль, как жаль. Она стрельнула взглядом в сторону дружинников, где раскрасневшийся от выпитого Яромир что-то громко рассказывал соседям по столу.
— Княгиня Силье будет рада принять такую красивую дочь в своем доме, — довольно проговорил князь Фарлаф, — пока будем строить им двор, друг мой, Торин, твоя дочь станет нам родной и горячо любимой. Думаю, начнем строить со следующего травеня [63].
Марфа фыркнула про себя, не поверив, что холодная и надменная Силье сможет полюбить её дочь, но глаз поднять на князей не посмела.
— Да, ты прав, мой друг, как только сойдут снега, просохнут дороги, так и начнем возводить новый двор, а ты, Карн, собирай свою дружину, верных людей, на которых можно положиться в трудный миг. Наши с твоим отцом дружины не подвели нас ни разу, и мы теперь правители, так что запоминай и мотай на ус науку нашу, ведь оба мы тебе теперь отцами будем, — добродушно учил Карна Торин.
— Вот Карн и обзавелся ты еще одним отцом, — улыбнувшись, сказал Фарлаф — с такими родителями не пропадешь.
Княжич Карн улыбался и кивал, не смея встревать в разговор отца и родственника будущего, в этот момент взгляд его упал через стол на свою нареченную, которой в тот момент блюда меняли. И поднял княжич взор на девку теремную, блюда разносившую, и присвистнул про себя он от зрелища этого. Рыжая толстая коса спадала на плечо левое, молочно-белая кожа, с россыпью легких веснушек, пухлые губы и глаза светло-карие, лукавые, ох, и хороша же.
Агафья, почувствовав взор на себе чей-то, подняла глаза, и, увидев, как глядит на неё княжич, призывно улыбнувшись, пошла к выходу из гридницы. Возле двери она, словно случайно, обернулась, и послала томный взгляд неотрывно следившему за ней Карну.
Вот в этот момент и потеряла нареченная невеста для княжича былую прелесть, нет, он видел, что она красива чистой невинной прелестью, но мысли его занимала рыжая бесстыдница. И весь оставшийся пир думал Карн лишь о том, как заманить прислужницу в свою одрину, но так, чтоб об этом не прознали князья, ибо негоже жениху так вести себя в доме отца невесты своей.
А пир продолжался, дружинники из тех, что на ногах еще держались, перешли от стола к очагу и, рассевшись, слушали скальда [64] князя Фарлафа. Бьорн Путешественник рассказывал им об одном из славных норманнских героев, из тех, что не страшились никакого врага, и из сечи доброй выходили без царапины единой. Его рассказ плавно переходи от битвы к битве, скальд приукрашивал легенду, заставляя слушателей внимать ему с открытым ртом. Даже славяне почтительно притихли и жадно ловили каждое слово Бьорна, уж больно интересно им было услышать о чужой земле и странствиях смелого мужа.
В тот момент, когда скальд перешел к рассказу о самой захватывающей битве, отворилась дверь в гридницу и вошла молодая женщина. Мало кто обратил на неё внимание: князь Фарлаф переговаривался с сыновьями, Марфа и Прекраса сидели молча, не отрывая взор от блюд, боясь не угодить Торину, дружинники слушали скальда. И лишь князь Торин неотрывно следил за приближающейся к нему худенькой фигуркой.
