Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа
— Сволочь! Хочешь заставить нас побегать?
Анжелику подтащили к фонарю. Дегре грубо собрал ее волосы в кулак и отвел голову назад.
Молодая женщина закрыла глаза. У нее не хватило времени как следует умыться. Эта маска из грязи и крови — быть может, Дегре и не узнает ее. Анжелика дрожала так сильно, что у нее стучали зубы.
Секунды, в течение которых она оставалась на всеобщем обозрении при слабом свете масляной лампы, показались Анжелике вечностью. Дегре отпустил ее волосы, разочарованно проворчав:
— Нет, это не она. Это не Маркиза Ангелов.
Стражники принялись дружно браниться.
— Но почему вы так решили, месье? — осмелился спросить один из них.
— Я ее уже видел. Мне однажды показали ее на Новом мосту. Эта девица похожа на Маркизу, но это не она.
— Давайте все равно ее задержим. А вдруг она сможет нам чего-нибудь рассказать.
Дегре, казалось, был озадачен.
— Впрочем, меня сразу кое-что смутило, — начал он задумчивым тоном. — Сорбонна никогда не ошибается. А она не схватила эту девчонку. Собака была всего в нескольких шагах от нищенки, но не тронула ее… Вот доказательство того, что она не опасна.
И адвокат заключил со вздохом:
— Полная неудача. Еще счастье, что вы захватили двух взломщиков. Где они промышляли?
— Улица Пти-Лион, у старого аптекаря, некоего Глазера.
— Давайте вернемся туда. Возможно, нам удастся обнаружить там след.
— А девушка, с ней-то что делать?
Дегре колебался.
— Я вот думаю, а может, стоит ее отпустить? Теперь, когда я знаю ее в лицо, я ее не забуду.
Стражники не стали настаивать. Они отпустили молодую женщину и, гремя шпорами, скрылись в темноте.
Анжелика скользнула из освещенного места. Она прошла вдоль стены дома и с облегчением окунулась во тьму. Но тут Маркиза Ангелов заметила у фонтана белое пятно и услышала, как лакает воду Сорбонна. Рядом с собакой маячила тень Дегре.
Анжелика вновь замерла. Она вдруг увидела, как Дегре распахивает плащ и бросает по направлению к ней какой-то предмет.
— Держи, — послышался голос бывшего адвоката, — я возвращаю твой нож. У меня нет привычки обворовывать женщин. И потом, этот кинжал может пригодиться девушке, которая прогуливается в столь поздний час. Ну что же, доброй ночи, красотка.
Анжелика по-прежнему молчала, и поэтому он добавил:
— Ты не хочешь сказать мне «доброй ночи»?
Она собрала все свое мужество и выдохнула:
— Доброй ночи.
Анжелика слушала, как удаляется звук его шагов, как все тише стучат по мостовой подбитые гвоздями огромные башмаки полицейского Дегре. И, ничего не видя, побрела по улицам Парижа.
Глава 6
Рассвет застал ее на окраине Латинского квартала, около улицы Бернардинцев. Восход уже разливал розовый свет по черным крышам коллежей. В крошечных окошках виднелись отсветы свечей, зажженных рано поднявшимися студентами. Навстречу Анжелике, зевая и потирая мутные глаза, то там, то тут брели юные тщедушные школяры, только что покинувшие бордель, где в течение нескольких часов невзрачных юнцов ублажали жалостливые уличные девки. Студенты косились на молодую женщину, порой бросая дерзкое словцо. Все они были в бедной, насквозь пропахшей чернилами одежде из потрепанной саржи, в грязных манишках; черные чулки спадали с худых икр.
Церковные колокола начали свой утренний перезвон. Анжелику шатало от усталости. Она шла босиком, потому что потеряла оба башмака. Неподвижный взгляд говорил о полном безразличии к окружающему.
Подойдя к набережной Турнель, женщина почувствовала запах свежего сена.
Здесь выстроились в ряд небольшие речные суда, доверху заполненные легким и душистым грузом. Они встречали парижский рассвет нежными фимиамами, ароматами сухих цветов, обещанием теплых дней, которые вот-вот наступят.
Анжелика спустилась к реке. Неподалеку у костра грелись лодочники, не заметившие ее появления. Она вошла в воду, чтобы забраться на нос одной из барж, и, оказавшись на палубе, с наслаждением погрузилась в сено. Под навесом запах казался еще более пьянящим: влажным, теплым и напоенным грозой, словно летний день. Откуда могли привезти это раннее сено? Из дальней провинции, богатой и тихой, привычной к солнцу. Это сено будило грезы о бескрайних полях, высушенных ветром, о чистых небесах и о тайнах небольших укромных долин, что хранят жару и питают ею землю.
Анжелика вытянулась на сухой траве, раскинув руки. Ее глаза были закрыты. Она погружалась в сено, она тонула в нем. Она витала в облаках пронзительного аромата и больше не чувствовала своего истерзанного тела. Ее окружало Монтелу, оно качало Маркизу Ангелов на своей груди. Воздух обрел запах цветов, привкус росы. Ветер ласкал Анжелику. Она плыла и улетала к солнцу. Она покидала ночь с ее страхами. Солнце дарило нежную ласку. Уже очень давно ее никто так нежно не ласкал.
Она стала добычей дикаря — Весельчака; превратилась в подругу волка, которому порой, во время краткого объятия, удавалось вырвать у нее звериный крик наслаждения, хрип самки, которой овладел самец, но тело забыло настоящую ласку.
Она блуждала по Монтелу и погружалась в сено с ароматом малины. По ее пылающим щекам, пересохшим губам струился ручеек, освежая нежным лобзанием. Анжелика открывала рот и вздыхала:
— Еще!
Во сне слезы текли по ее лицу и терялись в густых волосах. Но это были слезы невероятной нежности, а не печали.
Молодая женщина вытягивалась в струнку, отдаваясь вновь обретенным удовольствиям. Она словно плыла, укачиваемая журчащими голосами полей и деревьев, которые шептали ей на ухо:
— Не плачь… Не плачь, моя милая… Ничего… Беда ушла… Не плачь, бедняжка.
Анжелика открыла глаза. В полумраке навеса она разглядела рядом, на сене, какую-то расплывчатую фигуру. На нее смотрели смеющиеся глаза.
Женщина пробормотала:
— Кто вы?
Неизвестный приложил палец к губам.
— Я ветер. Ветер из одной деревеньки, что затерялась в Берри[19]. Когда косили сено, скосили вместе с ним и меня… Посмотри, я говорю правду, я скошен, разорен, я остался на мели.
Молодой человек быстро встал на колени и вывернул карманы.
— Ни лиарда! Ни единого соля! Меня разорили, скосили. С сеном. Меня кинули в лодку, и вот я в Париже. Странная история для маленького ветерка из деревни.
— Но… — протянула Анжелика, тщетно пытаясь собраться с мыслями.
Молодой человек был одет в черный, потрепанный и местами даже дырявый костюм. На его шее болталась, как тряпка, манишка, а пояс жюстокора[20] лишь подчеркивал худобу.
