Елена Арсеньева - Дорогу крылатому Эросу! (Александра Коллонтай)
Вот такие отношения с мужчиной были по ней! И Александра в очередной раз принялась гадать: что ж это там опять шевельнулось в глубине души, холодной и ленивой? Досада, суетность иль вновь сакраментальная забота юности?
Да-да-да! Она самая! А потому разве странно, что именно в то время, именно в этом состоянии духа Александра начала работать над новой книгой, касающейся ее любимой темы – любви и вопросов пола? И название книги – «Дорогу крылатому Эросу!» – тоже вполне объяснимо.
«Бескрылый Эрос поглощает меньше чувств, он не родит бессонных ночей, не размягчает волю, не путает холодную работу ума. Классу борцов, когда неумолимо звучит колокол революции, нельзя подпадать под власть крылатого Эроса. В те дни нецелесообразно было растрачивать душевные силы членов борющегося коллектива на побочные душевные переживания, непосредственно не служащие революции. Но теперь, когда революция в России одержала верх и укрепилась, когда атмосфера революционной схватки перестала поглощать человека целиком и без остатка, нежнокрылый Эрос снова начинает предъявлять свои права. Он хмурится на осмелевший бескрылый Эрос – инстинкт воспроизводства, не прикрашенный чарами любви. Многоструйная лира пестрокрылого божка любви покрывает одноструйный голос бескрылого Эроса».
Разумеется, Александру сейчас осенял исключительно крылатый Эрос. И, как всегда, ей казалось, что так она еще не любила никогда в жизни.
Марсель был удивительный человек. Очень умный. Тонкий. По-настоящему благородный. Обладал настоящим европейским лоском – Александра всегда ценила это в мужчинах, да вот беда – мало таких ей попадалось. Теперь – попался, причем в полное ее распоряжение.
Разумеется, для всех они были всего лишь госпожой послом и ее преданным помощником. Знали о неформальной связи считаные единицы. Во всяком случае, Александра теперь уже совершенно спокойно, свысока, без малейшей ревности читала совершенно кретинские, какие-то униженные, верноподданнические, лизоблюдские послания нынешней «Дыбенковой жены», которая как бы воспылала к своей предшественнице любовью и доверием: «Хочется чтобы Вы были близко близко такая тепленькая и чтобы слышать Ваш голос. Вот вы описали ночную Христианию. Ведь как музыка… Тепленькая наша Шурочка напишите что Вы делаете над чем работаете как проводите дни».
Безграмотностью Валентина то ли с детства страдала, то ли ее любящий муж ею заразил, словно неприличной болезнью… Павел, кстати, тоже не забывал Александру. Книгу своих воспоминаний «Мятежники» (о беспримерном по жестокости подавлении кронштадтского мятежа) прислал с подобающей надписью: «Шуре – гордой пальме оазиса творчества и великой свободной неповторимой любви». Александре казалось, что она слегла с сердечным приступом не столько от тягостных воспоминаний, сколько от подавляющей пошлятины, с которой Павел так и не смог справиться, бедняк… Лекарства прихворнувшей амбассадриссе подавал Марсель – теперь они не разлучались ни днем, ни ночью, и что бы там ни думала по этому поводу его жена, никого не интересовало.
Они были не просто любовниками – они были в самом деле близкими друзьями, родственными душами, в унисон бьющимися сердцами («Крылатого Эроса» Александра подписала сдержанно, но многозначительно: «Марселю Боди – незаменимому соратнику, ценному сотруднику, очень дорогому другу !»), и только перед Марселем она могла не притворяться. Он знал об истинном отношении Александры и к Сталину (страх), и к Троцкому (презрение), и к Зиновьеву (ненависть… кстати, Зиновьев протежировал Марселю, но тот шефа променял на бабу, уподобившись своим многочисленным предшественникам. Ну что ж, вот такая это была баба. Мировой эквивалент!) и вполне разделял ее кредо: «Все они мазаны одним миром. Я для себя решение приняла: отстаивать долговременные, постоянные интересы России, а не интересы политиков, которые там сегодня у власти».
Между прочим, при всей своей революционной взбалмошности, Александра и в самом деле была умной женщиной, а дипломатия оказалась ее призванием. Она не только занималась любовью с молодым человеком и танцевала без устали (это было модное увлечение, и госпожа посол, вынужденная поддерживать светское общение, не могла оставаться в стороне), она работала воистину не покладая рук, поддерживая престиж своего совсем не престижного государства, налаживая прежде всего торговые связи, покупая в огромных количествах норвежскую сельдь, потому что ее стране нужна была еда, – и справедливо полагая, что дружба крепка общими делами, а не только разговорами за рюмкой чаю.
Правда, если госпожа посол была довольна собой, это еще не значило, что ею останется довольна Москва. Александра прекрасно знала, что критерии оценок Кремля порою поразительно нелогичны. И уже началась та историческая пора, когда требовалось непрестанно распинаться в верности кремлевскому горцу, душегубу и мужикоборцу. Она писала нужные письма, произносила нужные речи, а сама больше всего на свете боялась одного: что ее отношения с Марселем станут известны в Кремле, что их разлучат волевым усилием партии.
Именно тогда они начали строить планы возможного бегства от всевластной «руки Москвы»: может быть, в Берлин, а вернее всего, в Париж, где заживут инкогнито, бросив всех и все, обо всем прошлом позабыв, похоронив амбиции и признав, что дело жизни их обоих – ее длинной, его пока короткой – обмануло, что эти жизни растрачены на борьбу за пустоту, на строительство воздушных замков, только сверху раскрашенных в интенсивный красный цвет, а внутри… о Господи… какие там горы мусора и грязи! «Все идет к тому, что там скоро начнет литься кровь!» – убежденно говорила Александра. Ну да, она все же была образованная женщина, слышала и о термидоре, и о том, что Революция всегда пожирает своих героев, умела делать выводы из исторических примеров…
Планы Александры и Марселя пока что оставались планами. Однако предчувствия влюбленной женщины, как это всегда бывало прежде, будет и впредь, оказались вещими: однажды пришло предписание Марселю Боди немедленно явиться Москву за новым назначением, что автоматически означало разлуку.
Александра не рыдала, прощаясь, – она просто поехала вместе с ним. Путь избрали через Берлин – решили «примениться к местности», как выражаются вояки, – там встретились с советским послом Раковским, который всегда благоволил к Александре. Он откровенно посоветовал Марселю не ехать в Москву.
Однако тот все же поехал… Бог ты мой, как же ругательски ругала себя Александра потом за то, что не послушалась умного человека!
