Кристин Ханна - Если веришь
Отступив, она посмотрела на чистое белье – плоды своего труда. С тяжелым вздохом пошевелила потрескавшимися, ноющими от тяжелой работы пальцами.
Господи, как же она устала. Для нее суббота – худший день недели. Надо натаскать не меньше дюжины ведер с водой из кухни к корыту, потом стирать и полоскать, потом выжимать тяжелые простыни и крахмалить их. И это еще не все. В понедельник она гладила выстиранное белье – стоя, сгорбившись над гладильной доской.
От одной мысли о горячем утюге ей становилось жарко. И хотелось поплавать.
Она опустила руки в уже остывшую воду для полоскания и смыла с лица пот.
Открыв глаза, она увидела вдруг прямо перед собой Бешеного Пса. Он выглядел не менее уставшим, чем она.
– Господи, – произнес он, рукавом вытирая потный лоб, – ну и денек. Чертова жара. Осенью такая редко бывает.
Мария лишь слабо улыбнулась. Она слишком устала, чтобы делать ему замечание по поводу его выражений.
– Собирать яблоки – тяжелый труд.
– Как и стирка.
Дрожащими от усталости пальцами она поправила прическу. Он, верно, ждет ответа, но у нее нет сил. Даже слегка кивнуть казалось непосильным трудом.
Господи, как чудесно бы сегодня поплавать...
– Если я больше ничего не должен делать, я пойду и ненадолго прилягу.
Мария слегка встрепенулась:
– Правда?
– Да.– Он снова вытер потный лоб.– Если только...
– Если что?
Он постарался принять непринужденный вид.
– Если только вы не разрешите мне принять настоящую ванну.
Мария облегченно вздохнула. Лучшего плана она и сама не придумала бы.
– Разумеется, мистер Стоун. Вам пойдет на пользу помыться и отдохнуть.
Усталости как не бывало. Она оживилась и быстрым шагом направилась к дому, а в доме, минуя темный холл, зашла в ванную.
Какую-то минуту она находилась в ней одна. Выхватив из бельевого шкафа два больших махровых полотенца, она потянулась за мылом и тут услышала, что он тоже вошел в ванную. Он молчал, но она чувствовала его взгляд на своей спине. Она застыла, осознав, что ей как-то придется объяснить, зачем ей понадобилось второе полотенце.
Но ей ничего не приходило в голову.
Бешеный Пес с изумлением наблюдал за мисс Чопорность. Она с таким самозабвением рылась в бельевом шкафу, как будто искала драгоценности короны, бормоча что-то неразборчивое.
Одно он знал точно: Мария Трокмортон не принадлежала к тому типу людей, которые бормочут.
– Что-нибудь случилось, мисс Трокмортон? – Она резко повернулась к нему.
– Ч-что вы скажете о нашей ванной?
Только сейчас Бешеный Пес понял, где находится.
Великолепие ванной поразило его. Он, конечно, слышал о домах с такими ванными комнатами, но ему, если честно, вообще не приходилось видеть ни одной. Ванная, выполненная в восточном стиле, имела такие размеры, какими обычно бывают спальни. Верхнюю часть стен украшали обои зеленого цвета, нижнюю – резные панели красного дерева. Винно-красное покрытие пола сверкало подобно плоской грани огромного рубина. На полу лежал красно-зелено-черный восточный ковер с золотой бахромой. На стенах на одинаковом расстоянии друг от друга располагались газовые медные канделябры со свечами, отбрасывавшими на пол овальные пятна мерцающего света.
А ванна! Бешеный Пес тихо присвистнул. Она даже отдаленно не напоминала городские колонки, которыми он обычно пользовался.
Фарфоровая ванна с душем была облицована красным деревом и сверкала наподобие открытой перламутровой раковины – чистая, гладкая и... заманчивая. Шесть сверкающих медных шарообразных ручек сияли в качестве единственного украшения безупречно гладкого дерева обшивки.
– Я знаю, что наша ванная экстравагантна... но моя мама очень ее любила. – Голос Марии звучал мягко и задумчиво, что удивило Бешеного Пса, и ему захотелось узнать больше.
– Она... – Он запнулся, подбирая правильные слова.
– Умерла прошлой зимой.
– Мне очень жаль... – посочувствовал он, но тут же пожалел о том, что не нашел менее банальных слов.
Хотя она пыталась скрыть свою печаль, он видел, как ее глаза затуманились.
– Бритва отца лежит в верхнем ящике комода. Мне бы хотелось, чтобы вы ею воспользовались, впрочем, как хотите.
Он внимательно на нее посмотрел. Она просила об одолжении, а не требовала, не клеймила, не осуждала. Просто попросила. Ему захотелось сохранить хрупкое состояние понимания.
– Спасибо. Я побреюсь.
Она протянула ему полотенце и кусок мыла.
– А теперь я вас оставлю.
По какой-то непонятной причине он не хотел, чтобы она уходила.
– Подождите...
Она медленно обернулась:
– Что?
Он не знал, что сказать, но, взглянув на полотенце, которое она прижимала к груди, сказал первое, что ему пришло в голову:
– Может, вы хотите принять душ первой?
– Нет! – вырвалось у нее, но потом она засмеялась и добавила: – Нет, спасибо. Идите вы, а я подожду. – Мария почувствовала на себе его проницательный взгляд. – Ну, я пошла.
Прежде чем он успел ответить, она выбежала из ванной и закрыла за собой дверь.
В пустом холле она прислонилась к стене, чтобы перевести дух. Потом улыбнулась. Удалось!
Прижимая к себе полотенце, она выскочила из дома. Солнце все еще светило в полную силу, но теперь его тепло показалось ей приятным. Ей до смерти хотелось побежать, но она заставила себя медленно пересечь двор. У амбара она оглянулась.
Не увидев Бешеного Пса, она обогнула амбар и бросилась бежать по саду. В самом его конце она свернула к реке.
Сколько Мария себя помнила, река всегда служила ей убежищем. В детстве она прибегала сюда поиграть, поплескаться в воде, посмеяться и даже поорать. В общем, ощутить себя свободной. Теперь же, когда она стала взрослой, она пряталась здесь от скучной, обыденной жизни. От сдержанной, лишенной всяких чувств женщины, которой она так старалась казаться.
Здесь, в тишине, она могла позволить своей чопорности раствориться в прохладной воде. В течение нескольких бесценных минут раз в неделю она могла себе позволить чувствовать себя самой собой.
Она долго стояла у реки, расслабляясь, с удовольствием подставляя лицо легкому ветерку и яркому солнцу. Их прикосновение она почти осязала. А к ней так давно никто не прикасался по-настоящему. Уже годы...
Она закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать, потому что мысли о прошлом всегда вызывали у нее печаль. В этом заключалась цена ее безопасности. Правда, безопасность означала одиночество. Но иногда, как сейчас, она чувствовала свое одиночество, свою оторванность от внешнего мира так остро, что ей хотелось плакать.
Прикосновение. Так просто – и вместе с тем так много значит...
