Барбара Картленд - Страсть и цветок
«Впрочем, едва ли мне доведется обмолвиться с ним словечком», — с мимолетным вздохом подумала она.
И внезапно все ее существо яростно воспротивилось этой мысли.
Как обычно, в театр они отправились в заказном фиакре, нанятом Сержем, когда подоспело время покидать их уютный домик.
Локита догадывалась, что мисс Андерсон с удовольствием бы просила Сержа сопровождать их в качестве телохранителя, однако боялась, как бы это не вызвало нежелательных кривотолков и не показалось несколько нарочитым.
Этим же объяснялось ее нежелание брать в аренду экипаж, который бы доставлял их в театр и ждал их возвращения.
Прочие артистки садились в фиакры, что выстраивались в ряд вдоль здания театра, и только дамы, имеющие состоятельных покровителей, пользовались собственными экипажами или же усаживались в кареты этих господ, жаждущих показаться перед ними во всем блеске в одном из модных парижских местечек.
В этот вечер Локита, ожидая выхода за кулисами, вместо того чтобы привычно сосредоточится на предстоящем выступлении, сквозь щель в занавесе разглядывала собравшуюся публику.
Зрительный зал, как обычно, был забит до отказа, и появление лазурного озера с плавающими там нимфами вызвало гром рукоплесканий.
Рассматривая длинные ряды партера, сверкающих драгоценностями дам, мужчин в белоснежных манишках, Локита впервые в жизни вдруг ощутила, что ее публика состоит из людей вполне реальных, из плоти и крови, таких же, как она сама, людей, не чуждых тем же мыслям и переживаниям.
Ранее же — отчасти потому, что танец овладевал всеми ее чувствами, а также из-за того, что все пространство, огражденное огнями рампы, виделось ей окутанным сиреневой дымкой — публика представлялась ей лишь невещественным средоточием шума.
Переведя взор от партера на ложи, она увидела его. Он сидел в противоположном углу зала, в огромной, украшенной позолотой ложе за бархатными портьерами, совершенно один.
Он не смотрел на сцену, где разыгрывали фарс комедианты, но рассеянно обводил взглядом публику, с видимым нетерпением отбивая пальцами дробь по барьеру ложи.
— Локита!
Голос мисс Андерсон прозвучал, как всегда, отрывисто и резко; отпущенный Локитой край занавеса прикрыл щель, через которую она вела свои наблюдения.
— Сосредоточься. Думай только о выступлении. — Тон Энди заставил Локиту почувствовать себя виноватой.
Она принялась дышать медленно, ритмично, как учила ее мадам Альбертини. Раздались рукоплескания, и комедианты вприпрыжку покинули сцену. В зале начал гаснуть свет.
Локита уже знала, что сегодня она будет танцевать для князя. Как когда-то танцевала для отца.
Влекомая музыкой, она, как всегда наитием, а не знанием, нащупывала рисунок своих образов.
Изнутри, подобно некой сокровенной тайне, ее озаряло чувство, что каждый жест, шаг, каждое движение ее тела принадлежит мужчине, который сейчас не спускает с нее глаз.
Словно бы они здесь вдвоем, словно бы никто их не видит…
Желание доставить ему радость делало движения еще более реальными, еще более неотразимыми, чем то случалось раньше.
Когда после второго номера она покидала сцену, другие исполнители, наблюдавшие ее танец из-за кулис, и даже рабочие сцены устроили ей овацию:
— Браво! Вы великолепны!
Но она уже едва различала эти ласкающие слух реплики, ибо Энди поспешно уводила ее к гримерной, приговаривая:
— Поторапливайся! Поторапливайся!
Зайдя за драпировки и прижимая одной рукой цветы, другой она помогала Локите переодеться в обычное платье.
Она не могла скрыть своего лихорадочного желания во что бы то ни стало побыстрее уйти из театра. Локита уже не сомневалась, что Энди также заметила в царской ложе князя Ивана.
Застегнув последнюю пуговицу на платье подопечной, мисс Андерсон накинула ей на плечи плащ и, пока Локита натягивала на голову капюшон, уже открывала дверь гримерной.
Они едва ли не бегом спустились по железной лестнице. Когда выяснилось, что у служебного выхода их никто не поджидает, Локита решила, что Энди, должно быть, испытала огромное облегчение.
Они уселись в ближайший фиакр, и возница взмахнул хлыстом.
Как всегда, кабинка экипажа отдавала запахом прокисшей кожи, сена и грязи.
Локита откинулась на спинку сиденья — не столько изможённая, сколько обескровленная выступлением: казалось, она отдала такую значительную часть самой себя, что теперь внутри стало пусто.
Получил ли он то, что она стремилась донести до него? Этот вопрос до такой степени занимал ее, что она лишь радовалась неразговорчивости Энди.
Миновав бульвары, фиакр передвигался теперь более тихими, застроенными жилыми зданиями улицами, ведущими к Булонскому лесу.
Внезапно раздались голоса, и возница круто натянул поводья. Лошади встали как вкопанные.
Мисс Андерсон подалась было вперед, чтобы спросить, в чем дело, как дверцы экипажа распахнулись настежь и внутрь проворно поднялся какой-то мужчина.
Лицо его было обтянуто черной маской. В руке он сжимал пистолет.
Локита коротко вскрикнула, а мисс Андерсон, обняв ее, как бы в попытке уберечь от опасности, с гневом накинулась на непрошеного седока:
— Кто вы такой и что вам угодно?
— Вам нечего бояться, сударыни, — сказал мужчина. — Вам не причинят никакого вреда, если вы спокойно последуете за мной.
— Куда же мы должны следовать?
— Об этом вы узнаете после.
— Это неслыханно! Как вы смеете предлагать нам такое!
— Вам остается только смириться с этим. Поэтому сидите покойно.
Говорил он с акцентом, который свидетельствовал о том, что то был не образованный человек, а всего-навсего слуга.
Правда, представительный, но только слуга, отметила про себя Локита.
Снаружи все еще звучали какие-то голоса. Локите показалось, что на козлы забрался другой человек, взявший поводья из рук возницы.
Теперь лошади явно ускорили бег.
Сознавая, что Энди сейчас кипит от ярости и в то же время терзается страхами, сама она в глубине души не испытала ни малейшего испуга.
Разумеется, было жутковато видеть влезающего в экипаж человека в маске, но это до такой степени походило на какой-нибудь бурлеск или фрагмент комической пантомимы, что верить в серьезность происходящего было невозможно.
Если допустить, что это похищение, что они жертвы именно такого злодеяния, то в чем же тогда расчет похитителей? Ведь они совсем не те люди, за которых можно потребовать хороший выкуп!
Впрочем, подумалось Локите, вполне вероятно, что, приняв во внимание то положение, которое она приобрела на театральной сцене, этому человеку и его сообщникам могла прийти на ум идея домогаться выкупа от постановщиков «Золушки», которые не захотят поступиться ее номером.
