Джуд Деверо - Пропавшая леди
— Тебе понравится в Америке, — ласково сказал он, гладя ее по голове. — Люди там хорошие и честные, и ты им понравишься. Я представлю тебя половине населения Виргинии, и ты не успеешь оглянуться, как обрастешь друзьями.
— Друзьями? — прошептала она, прижимаясь к нему и только сейчас начиная понимать, как сильно происшествие в районе доков испугало ее. Казалось, она все еще чувствует жадные руки на своем теле.
— Ты и не представляешь, как много великолепных людей в Америке. У меня есть младший брат Уэсли, который тебя непременно полюбит, а еще там есть Клей и Николь. Николь француженка и очень бегло говорит по-французски.
— Она хорошенькая? — шмыгнув носом, спросила Риган.
— Почти такая же хорошенькая, как ты, — улыбнулся он, лаская прядку ее волос. — Когда я уезжал, она должна была родить ребенка. Теперь ему, наверное, уже несколько месяцев. А еще у нее есть близнецы.
— Близнецы?
Трэвис рассмеялся и, отстранив, смахнул с ее глаз слезы кончиками пальцев.
— Видно, ты еще не понимаешь, что я беру тебя в Америку не в порядке наказания и не потому, что люблю похищать маленьких девочек, а потому, что у меня нет выбора. Ничего лучшего я не могу для тебя придумать.
Его слова, которые должны были успокоить ее, поскольку Трэвис со свойственной ему прямолинейностью назвал вещи своими именами, возымели на Риган противоположное действие. Ее дядюшка и Фаррел говорили нечто похожее относительно того, что с ее существованием придется мириться. Она устала быть для всех обузой.
— Позволь мне встать! — сказала она, отталкивая его.
— Что, черт возьми, стряслось? — спросил он. Повернув голову, Риган попыталась укусить его руку, которой он придерживал ее за плечо. Трэвис снова усадил ее на матрас, потирая руку. — Я совсем тебя не понимаю. Не более часа тому назад я спас тебе жизнь, а теперь в самых вежливых выражениях пытаюсь объяснить, что действую в твоих интересах, но ты вдруг почему-то начинаешь злиться на меня. Нет, я тебя совсем не понимаю.
— Где тебе понять меня! — воскликнула она. Глаза ее метали молнии. — Мне не пришлось бы убегать, если бы ты не держал меня в плену. И меня не пришлось бы спасать, если бы не ты. В каком-то смысле ты спасал меня от себя и для себя.
Трэвис, у которого от изумления отвисла челюсть, лишь смотрел на нее во все глаза.
— Твоя голова всегда работает подобным образом? Ты всегда должна пройти по десяти разным извилистым тропинкам, прежде чем попасть туда, куда хочешь дойти?
— Полагаю, что это американское образное выражение, с помощью которого вы прикрываете отсутствие логики. Дело в том, что ты держишь меня в плену, и я требую, чтобы ты меня освободил, — сказала Риган с самодовольным видом, сложив на груди руки и вздернув подбородок.
Гнев Трэвиса тут же сменился смехом, который он изо всех сил пытался подавить. Как бы она ни понимала, что такое логика, это было далеко от настоящего смысла этого слова. Он хотел было снова объяснить ей, что случилось бы, если бы он отпустил ее, но, поскольку ей уже дважды угрожали физическим насилием и это не произвело на нее должного впечатления, у него не было желания пытаться снова объяснять ей прописные истины. Он также решил не пытаться нарисовать для нее привлекательную картину Америки. Пусть уж лучше сама все увидит собственными глазами. Он также подумал, что, пожалуй, не будет больше запирать ее и даст ей еще один шанс попытаться выйти за порог гостиницы или наймет экипаж, чтобы ее отвезли туда, куда ей хочется.
Но ведь если он отпустит ее, то может никогда больше не увидеть эту маленькую ведьмочку не от мира сего, которая, судя по всему, смотрит на окружающий мир сквозь свои особые розовые очки. При мысли о длительном путешествии через океан без нее он опечалился.
— Ты поедешь со мной в Америку, — решительно заявил Трэвис. Он чувствовал угрызения совести из-за того, что соблазнил ее, когда она была такой наивной, поэтому заставил себя не прикасаться к ней две ночи, но теперь, когда целый день не мог найти ее и начал паниковать, он, глядя на ее оголенное плечо и частично обнаженную грудь, начисто забыл о логике.
— Не прикасайся ко мне, — высокомерно заявила Риган.
— Возможно, у нас с тобой есть кое-какие разногласия относительно… логики, — улыбнулся он, произнося это слово, — однако в одной области мы, кажется, пришли к полному согласию.
Риган и впрямь пыталась избежать прикосновения Трэвиса, но ощущение его руки — широкой, теплой ладони, поглаживающей ее шею, — было невозможно игнорировать. Ей хотелось сделать вид, будто все случившееся не произвело на нее большого впечатления — пусть бы он думал, что она отважная и смелая, — но, откровенно говоря, ей хотелось забраться к нему на колени и спрятаться от всего мира. Когда сегодня вечером она увидела, как смело он расправляется с ее обидчиками, она поняла, что никогда в жизни еще никому не радовалась так, как обрадовалась ему.
— Ты устала, любовь моя, не так ли? — прошептал Трэвис. — Мышцы одеревенели?
Риган кивнула, чувствуя, как расслабляется все тело. Она и сама не понимала, что он делает, только чувствовала, что ему как-то удается заставить ее тело таять. Она закрыла глаза и отдалась манипуляциям Трэвиса, даже не заметив, как он снял с нее платье и уложил лицом вниз на кровать. Его глубокий, сочный баритон еще больше усиливал удовольствие от его манипуляций.
— В ранней юности, — рассказывал он, — я три года плавал на китобойном судне. Работа тяжелая, но стоянки у нас были в интересных местах, например в Китае, где я и научился делать этот массаж.
Где бы он этому ни научился, она была благодарна. Руки Трэвиса находили и расслабляли одеревеневшие мускулы, снимая напряжение и возвращая им подвижность.
Риган не хотелось двигаться, и он, легко перевернув ее, словно куклу, принялся массировать живот. Он потирал, поколачивал, поглаживал, надавливал, ласкал каждый дюйм ее тела. Продвигаясь вверх, он добрался до лица и стал массировать щеки и кожу вокруг носа, а Риган к тому времени так расслабилась, что прикосновение рук Трэвиса лишь будило в ней чувственность. Она вообразила себя большой кошкой, растянувшейся на солнце в ожидании дальнейших приключений.
Когда руки Трэвиса вернулись к ее бедрам, это показалось самой естественной вещью на свете. Нежная, понимающая улыбка тронула уголки ее губ, но глаза она не открыла, предпочитая отдаться чувствам. Возможно, слегка изменилась сила давления его пальцев, или, может быть, его возбуждение передалось ей через кончики пальцев, но она его поняла.
— Да, любовь моя, — с гортанной ноткой в голосе проворковал он.
