Карен Рэнни - Шотландская любовь
Вряд ли. Лучше уж умирать с тоски одной, чем вместе с кем-то.
Они снова направились в покои лэрда. Старый Нед куда-то делся, но его место на постели занял Фергус.
У Шоны сердце екнуло, когда она увидела, как он бледен. Страх мгновенно сменился гневом. Ну почему Гордон не сдержал слова? Почему не остался в Инвернессе? Зачем притащил сюда Фергуса?
Шона подошла и положила руку на влажный лоб брата.
– Шона, не виси над душой, – сказал он, не открывая глаз.
– Я не вишу.
Он приоткрыл глаза.
– Я просто отдыхаю.
– Ты себя измучил.
– Я себя измучил, – признал он и криво улыбнулся. – Я хотел всем доказать, что не инвалид, но эти лестницы – сущее проклятие.
Шона перевела встревоженный взгляд на его ногу.
– Тебе хуже?
– Нет. – Он сел. – Просто рана болит, словно на ней вверх-вниз скачет дьявол.
Шона оглянулась на Хелен, которая выглядела такой же обеспокоенной, как она.
– Хелен говорит, что мы с тобой упрямые. Ты только что доказал ее правоту, Фергус.
Но как бы она ни досадовала, она не могла оставаться равнодушной, когда Фергус улыбался вот так, уголком рта, без тени раскаяния в глазах.
– Зачем ты приехал? – спросила она, помогая ему сесть на краю постели.
– Тем более когда ты строго-настрого запретила мне это делать?
– Я не запрещала. – Нет, по правде сказать, запрещала. – Ладно. Я просто хотела сама договориться с американцами.
– А я вообще не хочу с ними ни о чем договариваться.
Шона посмотрела на Хелен – ее компаньонка оказалась полностью права. Они оба большие упрямцы, может быть, самые большие во всей Шотландии.
Что-то ей подсказывало, что понадобится все ее самообладание, чтобы завершить продажу Гэрлоха – прежде, чем она окончательно оставит прошлое позади.
Глава 6
Шона проснулась на рассвете и зажгла в комнате масляную лампу. При мысли о том, что она снова будет спать в своей просторной спальне, ей становилось не по себе. Окна спальни выходили на Ратмор, и Шона боялась, что всю ночь простоит, прижав пальцы к стеклу, отчаянно желая быть на семь лет моложе, когда была по уши влюблена в Гордона.
Но любовь умерла.
Если цветок не поливать, он засохнет. Погибнет без заботы. Даже такое живучее растение, как вереск, можно убить.
Так и любовь без пищи умирает.
На эту ночь они с Хелен заняли одну из гостевых спален. Окна ее выходили на витую подъездную дорогу к Гэрлоху. В последний раз здесь спал кто-то из гостей, приехавших на похороны ее родителей, и было это около десяти лет назад.
В окно пробивался скудный свет нового дня.
Комната пахла пылью и плесенью. Неужели в этой части здания окна не открываются? Или же Старый Нед попросту оставил их открытыми настежь во время дождя? Запах действовал на Шону как немой укор – равно как и слой пыли на всех поверхностях.
Они с Фергусом плохо ухаживали за наследием предков. Гэрлох символизировал собой честь и гордость ее клана, он хранил столько напоминаний о прошлом, что оно затопило бы ее, если бы Шона ему позволила. Каждая комната воскрешала в памяти то рокочущий голос отца, то улыбку матери, то звук бегущих шагов Фергуса.
Теперь она молилась, чтобы Господь ниспослал ей мужество проститься со всем этим.
У нее имелся только один выход – продать замок. И стоило, наверное, подумать о хороших сторонах этого предприятия: когда она продаст Гэрлох, ей больше не придется смотреть на дом Гордона, вспоминать уютную хижину, затерянную в лесу, тропинку к озеру и обрывистый берег, где они много лет назад устраивали пикники.
Если продать Гэрлох, то денег хватит на то, чтобы переехать в какие-нибудь теплые края, где пронзительный ветер не напоминает летом о зиме и где Фергус сможет нежиться на солнышке и загорать.
Однако Фергус не спешит ей помочь.
А прямо сейчас нужно протереть мебель от пыли, помыть полы, оттереть каминные решетки, подмести в коридорах и снять паутину. Возможно, в самых темных уголках придется петь, чтобы прогнать призраков в неиспользуемые части замка.
У нее заурчало в животе – это напомнило о том, как скуден был их вчерашний ужин. Он состоял из ржаного хлеба, варенья, остатков говяжьего бульона и жаркого в горшочке. По негласной договоренности они с Хелен заставили Фергуса съесть жаркое и выпить бульон. Старый Нед раздобыл в погребе бутылку вина, и Фергус воздал ей должное. Она опустела еще до того, как успели доесть хлеб с вареньем. Так как у них не было ни настойки опия, ни другого обезболивающего, Шона промолчала.
– И это все? – удивился Фергус, осматривая стол перед началом трапезы.
– Овес мы оставили на завтрак, – ответила она гораздо веселее, чем было у нее на душе.
Они обменялись взглядами.
– Я просто плохо спланировала поездку, – солгала она, не желая открывать ему всю глубину их нищеты. – Надо было запастись провизией в Инвергэр-Виллидж.
– Надеюсь, ты сделаешь это завтра, – отозвался он, наливая себе очередной стакан вина.
Она прикусила язык и не сказала того, что могла бы: «Брат, у нас совсем нет денег, и уже давно. Единственное, что может нас спасти, – это продажа Гэрлоха».
Он никогда не спрашивал ее, сколько она унаследовала от Брюса и сколько стоит содержание их дома в Инвернессе. Возможно, он точно так же не станет интересоваться деньгами, которые нужны, чтобы подготовить Гэрлох к приезду американцев. На этот вопрос ответ очевиден: денег нет. Придется ей развлекать гостей выдумками и, что называется, ловкостью рук.
Молитвы, кстати, тоже не повредят.
У Фергуса, однако, есть оправдание: у него полно других забот, как, например, пережить тяжелейшее ранение.
Ее желудок снова заявил о себе во всеуслышание. Мысль о завтраке не покидала ее, а становилась только все более и более привлекательной, и не важно, что у них на завтрак будет одна овсянка.
Хелен, которая прежде лежала, уткнувшись лицом в подушку, повернула голову и несколько раз моргнула. Волосы пушились вокруг ее головы как нимб, на лице отпечатались складки наволочки. Шону этот вид поразил: обычно Хелен являла собой образчик опрятности.
– Как думаешь, сегодня он пришлет какую-нибудь еду?
Оказывается, они думали об одном и том же.
Шона улыбнулась:
– Если нет, придется вернуться в Инвернесс и продать брошь.
– Ты и вправду готова с ней расстаться? Это же единственная вещь, которая осталась тебе от матери.
Ну зачем она в минуту слабости рассказала об этом Хелен?
– Воспоминания не продашь.
– В пиршественном зале полным-полно оружия, – заметила Хелен.
