Анн Голон - Неукротимая Анжелика
Нормандец выхватил нож. Проверив пальцем лезвие, он быстро разжег небольшой костер из нескольких сухих веток и накалил нож докрасна.
— Что вы хотите со мной сделать? — пролепетала перепуганная Анжелика.
Не отвечая, он крепко взял ее за щиколотку и мгновенно отсек часть икры на месте укуса, одновременно прижигая рану раскаленным ножом. От страшной боли Анжелика закричала и лишилась чувств…
Когда она пришла в себя, в горах наступали сумерки. Она лежала на бурнусе, который служил им одеялом. Колен Патюрель заставил ее выпить очень крепкого обжигающего чаю.
— Теперь тебе полегчает, девочка; самое худшее позади.
Когда она немного собралась с мыслями, он добавил:
— Боюсь, что загубил твою красивую ножку. Жаль! Теперь не сможешь поднимать нижнюю юбку, танцуя па-де-буре под молодым вязом, подружка моя!.. Но это надо было сделать. Без этого ты прожила бы не больше часа!..
— Спасибо, — чуть слышно прошептала она.
Ее мучила боль от ожога и раны, которую он перевязал, приложив листья, немного утоляющие жжение. «Самые красивые ноги в Версале…» Вот и она, как другие, будет носить на теле следы плена у варваров. Славные следы, на которые она будет смотреть с умилением или с гримасой досады, натягивая шелковые чулки с золотыми стрелками… когда-нибудь.
Колен заметил ее улыбку.
— Браво! Вижу, отвага к тебе вернулась. Мы сейчас отправляемся.
Она взглянула на него, немного испуганная, но уже готовая повиноваться.
— Вы полагаете, что я смогу идти?
— Ни в коем случае! Ты сможешь ступить на ногу не раньше, чем через неделю. Иначе может начаться заражение. Ничего не бойся. Я тебя понесу.
Глава 8
Итак, они продолжали свое медленное восхождение. Нормандский геркулес лишь немного ссутулился под новой ношей, но продолжал идти тем же размеренным шагом. Громоздкую палицу ему пришлось бросить. Он оставил себе только мушкет и мешок с провизией на плече. Молодая женщина сидела у него на спине, обеими руками держась за его шею. Устав, она прислонялась лбом к массивному затылку своего носильщика, он чувствовал запах ее волос. Это и было самым трудным испытанием. Для Колена Патюреля оно оказалось тяжелее усталости, нестерпимее бесконечного однообразного движения под холодным оком луны, что глядело на пустынный пейзаж, отбрасывая двугорбую тень на пепельную поверхность скал. Нести ее, чувствовать этот нежный и изнуряющий вес, прикованный к нему, ощущать ее бедра под своими руками…
Анжелика ненавидела себя за тяготы, доставляемые спутнику. Оттого, что он нес ее на своем мощном хребте так бережно, словно маленького ребенка. На самом же деле сильные плечи Колена Патюреля за двенадцать лет каторги привыкли и не к таким тяжестям. Известный своей силой, он подвергался чудовищным испытаниям. Его мускулы и сердце обрели необыкновенную выносливость. И теперь он шел только чуть медленнее да чуть более хриплым стало его дыхание, раздававшееся в тишине ночи в бескрайнем белом пространстве, озаренном бледным светом луны.
Анжелику потрясла призрачная красота пейзажа, проплывающего перед глазами. Слишком много ночей она провела, поглощенная единственной целью: не позволить себе отстать. Теперь же она наконец заметила глубокую синеву неба, золотистый блеск звезд. То было небо с восточной миниатюры; выведенные тонкой кистью, проступили серебристые контуры дальних гор слева и лента на дне лощины.
Сегодня она еще раз избежала смерти. Кровь в жилах снова победно пела: «Я жива! Жива!»
Видимо, на какое-то время она задремала, так как небо вдруг стало ярко-розовым. Колен Патюрель все шел своим медленным размеренным шагом. Анжелику вдруг охватил такой внезапный прилив нежности, что она чуть не поцеловала этот задубевший затылок. Он был так близко к ее губам.
— Колен, — взмолилась она, — о, я вас прошу, остановитесь, отдохните! Вы, должно быть, совсем измучились…
Он молча повиновался ей, опустил на землю и сел поодаль, упершись лбом в колени. Она видела, как широкие плечи ходят ходуном от учащенного дыхания.
«Это слишком, — думала она. — Такое не под силу даже человеку с его выносливостью…» Если бы она могла идти хотя бы потихоньку! Она чувствовала себя отдохнувшей и полной отваги. Но как только попыталась ступить на больную ногу, стреляющая острая боль заставила понять, что она рискует всерьез растревожить рану. Она все же дотащилась до мешка с провизией, достала горсть фиников и сухого инжира и отнесла их Колену Патюрелю вместе с бурдюком с водой.
Нормандец поднял голову. Лицо осунулось, взгляд блуждал. Он смотрел на еду и, казалось, не видел ее.
— Оставь это, — сказал он сурово. — Не трать время.
— Господи, Колен, как вы измучены! И все из-за меня. Мне так жаль…
— Оставь это, — повторил он почти свирепо, тряхнув своей шевелюрой викинга, как раздраженный лев. Потом добавил мягче:
— Не унывай! Час сна — и все в порядке.
Он тяжело уронил голову на колени. Она отошла в сторону и, поев немного сухих фруктов, прилегла отдохнуть. Воздух был свеж. На много лье окрест не было человеческого жилья, никаких следов присутствия людей. Как это было прекрасно!
От нечего делать она еще поспала, а когда открыла глаза, Колен Патюрель возвращался с охоты с олененком на плечах.
— Колен, вы сумасшедший! — вскричала Анжелика. — Вы же наверняка падаете от усталости…
Нормандец пожал плечами.
— За кого ты меня принимаешь, малышка? За такого же воробышка, как ты?
Он был мрачно настроен и даже, казалось, избегал смотреть на нее.
Анжелика забеспокоилась. Ей пришло в голову, что он, может статься, скрывает от нее какую-то новую опасность.
— Мавры могут нас обнаружить, Колен?
— Не думаю. Но для верности мы разведем костер в низине.
Нога Анжелики заживала так быстро, что она уже смогла, хоть и не без предосторожностей, спуститься к ручью.
Там им в последний раз встретился хищник. Они заметили его слишком поздно. Это была львица, настороженно притаившаяся на другом берегу ручья в позе большой кошки. Ей хватило бы одного прыжка, чтобы настигнуть их.
Колен Патюрель замер, как каменная статуя. Пристально глядя на львицу, он тихим размеренным голосом заговорил с ней. Несколько мгновений спустя озадаченное животное стало медленно отступать. Его глаза еще раз-другой сверкнули в зарослях, затем колыхание травы обозначило путь отступления.
Нормандец перевел дух. То был вздох, способный заставить завертеться все мельницы Голландии. Он порывисто обнял Анжелику за плечи и прижал к себе.
— Держу пари — небо за нас! Что произошло в мозгу этого зверя, почему он оставил нас в покое?
