Лори Макбейн - И никакая сила в мире...
Впервые за много дней Данте словно летел на крыльях. Миновав конюшню, он прошел под аркой и оказался в другом внутреннем дворике, чуть поменьше. Он на мгновение остановился, собрался с духом и тихо приоткрыл дверь в маленькую часовню, где были похоронены мать и отец. До этой самой минуты он не находил в себе сил войти в ее прохладную тишину. Раскаяние душило его. Данте стыдился своего прошлого, того, что случилось с Мердрако и чего он не в силах оказался предотвратить.
Но теперь наконец он может с чистой совестью навестить могилу родителей. Теперь он может без стыда войти в их семейный склеп, потому что б душе его мир и родной дом вскоре возродится к новой жизни. Ему удалось вернуть и уникальную коллекцию произведений искусства, которую много лет собирал отец, и фамильные земли. И в душе он надеялся, что мать, будь она жива, смогла бы гордиться им.
Призвав на помощь хитрость, он обвел сэра Майлза вокруг пальца и отомстил за все преступления, которые тот совершил, осквернив память его предков.
Застыв в молчании перед гробницей, Данте склонил голову, не сводя глаз с высеченных в камне изображений родителей, потом протянул руку и благоговейно коснулся холодной щеки матери.
– Слишком поздно, – прошептал он, глубоко вздохнул и, резко повернувшись на каблуках, бросился из холодной усыпальницы наверх, туда, где был солнечный свет.
Снаружи все заволокло едким дымом. Он щипал глаза и забивал горло, и пока Данте шел обратно к костру, глаза у него стали слезиться.
Смахнув слезы, Данте оглядел дворик. Он прекрасно помнил, как выглядели в прежние времена и сам дом, и конюшни, и сады. Надо было начинать все сначала.
Завтра целая армия рабочих примется очищать и отмывать стены дома. И не пройдет и недели, как тишину вокруг Мердрако нарушат визг пил и стук молотков – плотники возьмутся менять сгнившие перекрытия и саму кровлю большого дома. Зияющие дыры в полах и стенах будут заделаны и сгинут без следа, а вместе с ними навсегда исчезнут и сквозняки. Рабочие починят рамы высоких окон, вставят в них стекла, и Мердрако перестанет напоминать слепого нищего. Кузнецы вставят новые запоры и установят на прежнем месте огромные железные ворота. И Мердрако вновь узнает голос своего хозяина, когда он эхом разнесется по коридорам и прогремит в Большом зале.
Вскоре из Лондона должен был приехать известный архитектор для того, чтобы заняться восстановлением комнат в их прежнем великолепии. Специально обученные мастеровые уже трудились над причудливой балюстрадой, украшавшей главную лестницу. Им же предстояло обшивать стены резными панелями и облицовывать камины, украшать элегантной лепниной высокие потолки так, чтобы комнаты казались пронизанными солнечным светом. Целая армия должна была заняться восстановлением мозаичных паркетных полов, которые прежде были главным украшением Мердрако. В самые фешенебельные столичные магазины были посланы заказы на ткани для обивки стен и мебели, на роскошные драпри, гобелены и ковры. И как только все вокруг засияет прежним великолепием, пошлют за тем, что было гордостью и радостью владельцев Мердрако, – за фамильными сокровищами, которые, наконец, смогут занять свое законное место. А из высоких окон вновь откроется восхитительный вид на цветники и газоны, террасы садов и лужайки, изумрудную зелень лугов – все то, что будет возвращено к жизни многочисленными садовниками, которые уже сейчас с утра до вечера копошились вокруг Мердрако, что-то сажая, поливая и выпалывая.
И вот настал наконец день, когда Данте Лейтон убедился, что в столь любимом им Мердрако начали происходить перемены. И каждый следующий день, и тот, что наступал за ним, приносил что-то новое, и глаз не успевал замечать это новое, потому что слишком быстро сгущавшиеся сумерки скрывали утомленное солнце, а бледная луна сменяла сияющее светило. Бледные серебряные лучи ласкали в темноте уставшую за день землю, а черные призрачные тени в свете луны жили, казалось, собственной жизнью.
И вот в одну из таких ночей, когда лунный серп безмолвно плыл по небу, эти тени впервые начали угрожать той мирной, безмятежной жизни, что Рея и Данте вели вдали от всех в охотничьем домике. Все, что удавалось сделать за день, каждый вечер обсуждалось за столом, уставленным изысканно приготовленными кушаньями. Мерцание свечей в серебряных канделябрах отражалось в китайском фарфоре и хрустале бокалов. Оживленный разговор то и дело прерывался веселым смехом, пока собравшаяся компания с нетерпением ожидала десерта.
– Расскажите об этом контрабандисте из Чарлстауна, как его – Берти Маккее! Неужели он и в самом деле ходил только в штанах из черного бархата? – спросил Френсис.
– Во-во, именно так! – охотно подтвердил Кирби, с подозрением оглядывая десерт, поскольку тот был приготовлен без его личного участия. – Но это еше не самое худшее. Дело в том, что эти самые штаны были такого размера, что люди при виде их начинали подмигивать и перешептываться. На одну пару уходило никак не меньше нескольких ярдов ткани. А ведь этот франт что ни день требовал себе новую пару, так что под конец во всей Каролине черного бархата было не найти днем с огнем! Весь он пошел на черные штаны да куртки нашего приятеля Берти Маккея! Кое-кто из наших поговаривал, что, мол, половина всех товаров, которые Берти тайно привозил в Каролину, и был черный бархат – просто для того, чтобы не остаться в один прекрасный день совсем без штанов.
Френсис расхохотался.
– Послушайте, Кирби, этого не может быть!
– Кирби необъективен, он всегда терпеть не мог наших конкурентов, – весело подмигнул Алистер.
– Да уж, тут вы правы, мистер Марлоу. Да ведь и Берти Маккею перерезать нам глотку от уха до уха было все равно что сказать «здрасьте!». – И Кирби с неудовольствием покосился в сторону своего бывшего товарища с «Морского дракона». – Только и ждал, как бы застать нас врасплох. Да и вся эта братия такого сорта ребята, что палец им в рот не клади, вот попомните мое слово! – добавил Кирби, бросив встревоженный взгляд на капитана. Тот с самым безмятежным видом тянул маленькими глотками из хрустального бокала янтарный бренди. Не получив ожидаемой поддержки, Кирби сдвинул брови и с самым грозным видом уставился на Ямайку, свернувшегося возле камина. – Держу пари, кое-кто в наши дни малость помягчел душой. Вот, возьмите хотя бы Ямайку – разжирел, обленился, старый негодяй! Да ему не поймать и полудохлую мышь, даже если та устроится прямо на тарелке перед самым его носом!
– Угу! Вот потеха! – с широкой ухмылкой восхитился Конни. Одна из горничных скорчила испуганную гримасу, а мальчишки обменялись понимающими взглядами. Но прежде чем великолепная идея приняла отчетливые очертания в их проказливых умах, Рея кашлянула, глядя на обоих сорванцов.
