Александр Дюма - Ожерелье королевы
2. Семейные счеты
Это было накануне первого платежа, назначенного королевой. Г-н де Калонн еще не сдержал своего обещания. Король еще не подписал его сметы.
Дело в том, что у министра было много хлопот. Он несколько позабыл о королеве. Она же со своей стороны полагала, что напоминать о себе контролеру финансов было бы ниже ее достоинства. Заручившись его обещанием, она ждала.
Однако она уже начинала тревожиться и подумывала, как бы улучить возможность потолковать с г-ном де Калонном, не компрометируя себя, как вдруг ей доставили записку от министра.
Нынче вечером, – говорилось там, – дело, милостиво доверенное мне вашим величеством, будет улажено в совете, и завтра утром средства будут в распоряжении королевы.
Лицо Марии Антуанетты вновь засветилось весельем. Она ни о чем больше не беспокоилась, даже о таком трудном завтрашнем дне.
Она даже выбирала на прогулке самые уединенные аллеи, словно желая оградить свои мысли от всего осязаемого, мирского. Она все еще гуляла с г-жой де Ламбаль и графом д'Артуа; король тем временем кончил обедать и отправился на совет.
Король был не в духе. Из России поступили неутешительные новости. В Лионском заливе пропал корабль. Несколько провинций отказались платить налоги. Треснула от жары прекрасная карта мира, которую король собственноручно отполировал и покрыл лаком, и на пересечении 30 градусов широты и 55 градусов долготы Европа распалась на две части. Его величество был в обиде на всех и вся, даже на г-на де Калонна.
Напрасно тот явился на совет со своим превосходным благоухающим портфелем и с лучезарной физиономией. Молчаливый и угрюмый король принялся покрывать чистый лист бумаги штриховкой, предвещавшей бурю, в то время как человечки и лошади, нарисованные его величеством, сулили обычно ясную погоду.
Король на советах всегда рисовал – это была его причуда. Людовик XVI не любил смотреть людям в лицо, он был застенчив; взяв в руку перо, он чувствовал себя спокойней и держался уверенней. Покуда он рисовал, оратор мог излагать свои аргументы; король, на мгновение отрывая глаза от бумаги, украдкой метал на него взгляды, дабы, оценивая мысли, не забывать о человеке, который их высказывает.
Если же слово брал он сам – а говорил он хорошо, – рисование спасало его речи от излишней категоричности, избавляло от необходимости жестикулировать; по желанию он мог прервать свою речь или увлечься ею; линия на бумаге вполне заменяла ему ораторские завитушки.
Итак, король по своей привычке взялся за перо, и министры приступили к чтению проектов и дипломатических нот.
Король не размыкал губ; он прослушал иностранные сообщения с таким видом, словно ничего в этом не смыслит. Далее перешли к финансовому отчету за месяц; король поднял голову.
Г-н де Калонн как раз открыл записку, касавшуюся займа, который предполагалось взять в будущем году.
Король принялся яростно штриховать бумагу.
– Вечно эти займы, – изрек он, – а чем возвращать будем, неизвестно! Вот в чем вопрос, господин де Калонн.
– Государь, заем – это способ отвести воду из источника: исчезая в одном месте, она начинает бить фонтаном в другом. Более того, она струится вдвое обильнее, обогатившись подземными течениями. Но прежде всего нам надо думать не над тем, как возвращать, а над тем, где и под какое обеспечение занимать. Вопрос, о котором упомянуло ваше величество, состоит не в том, из каких средств отдавать долг, а в том, найдем ли мы заимодавцев.
Штриховка под пером короля достигла непроницаемой черноты; он молчал; однако лицо его было весьма красноречиво.
После того как г-н де Калонн изложил свой план, снискавший одобрение прочих членов совета, король взял проект и подписал его, не удержавшись от вздоха.
– Теперь, когда мы располагаем деньгами, – со смехом произнес г-н де Калонн, – давайте их расходовать.
Король глянул на министра, и лицо его исказилось гримасой; штриховка превратилась в огромную чернильную кляксу.
Г-н де Калонн вручил ему смету, состоявшую из пенсий, пособий, награждений, подарков и жалований.
Смета была составлена немногословно, но весьма подробно. Перелистав страницы, король взглянул на итог.
– Миллион сто тысяч ливров на такую малость? Почему?
И он отложил перо.
– Прочтите, государь, прочтите и соблаговолите обратить внимание, что из этого миллиона ста тысяч ливров пятьсот тысяч приходятся на одну статью.
– Что это за статья, господин генеральный контролер?
– Сумма, выданная вперед ее величеству королеве, государь.
– Королеве? – вскричал Людовик XVI. – Пятьсот тысяч ливров королеве! Нет, сударь, этого быть не может.
– Простите, ваше величество, но цифра верная.
– Пятьсот тысяч ливров королеве! – повторил король. – Нет, здесь, должно быть, какая-то ошибка. На той неделе… нет, две недели тому назад я выплатил ее величеству содержание на треть года.
– Государь, если королева нуждается в деньгах, а мы знаем широту души ее величества, то в этом нет ничего необычайного.
– Нет, нет! – воскликнул король, которому хотелось щегольнуть своей бережливостью и обеспечить королеве рукоплескания, когда она поедет в Оперу. – Королева не желает получить эту сумму, господин де Калонн. Королева сказала мне, что ее больше порадует новый корабль, чем новая драгоценность. Королева полагает, что раз уж Франция входит в долги, чтобы кормить своих бедняков, то мы обязаны оказывать помощь Франции. Значит, коль скоро королева и впрямь нуждается в этих деньгах, тем достойнее с ее стороны будет, если она их подождет, и я заверяю вас – она подождет.
Министры наградили рукоплесканиями этот патриотический порыв короля, которого в этот миг божественный Гораций не назвал бы Uxorius[130].
И только г-н де Калонн, знавший о затруднениях королевы, настаивал на выплате денег.
– Воистину, – заметил король, – вы печетесь о нашей выгоде больше, чем мы сами. Уймитесь, господин де Калонн.
– Государь, королева упрекнет меня в том, что я недостаточно усердно ей служу.
– Я сам замолвлю за вас словцо перед ее величеством.
– Государь, королева просит всегда только под влиянием необходимости.
– Потребности королевы, надеюсь, не столь насущны, как нужды бедняков, и она первая с этим согласится.
– Ваше величество…
– С этим делом покончено, – решительно перебил король.
– Вы вычеркиваете эту статью расхода? – переспросил удрученный г-н де Калонн.
– Вычеркиваю, – величественно ответствовал Людовик XVI. – И мне чудится, будто я слышу великодушный голос королевы, которая благодарит меня за то, что я так верно понял ее сердце.
