Филиппа Грегори - Меридон

– Хорошо, – отозвалась я. – Я завтра приду в конюшню, в то же время.

– Да, мисс, – вежливо ответил грум.

Потом поправился:

– Да, леди Хейверинг.

Я задумалась, услышав свой титул, «леди Сара Хейверинг»; потом пожала плечами. Далеко я ушла от грязного фургона и двух голодных девчонок.

Она бы посмеялась, если бы знала.

После той прогулки я начала набирать силу. Каждый день каталась верхом, каждый день гуляла. Иногда Перри бодрствовал и был трезв, тогда он ко мне присоединялся. В остальное время я была одна, в разгар блистательного лондонского сезона я жила тихо и уединенно.

Иногда возле меня останавливались в парке экипажи, со мной здоровались, меня спрашивали, приду ли я на какой-нибудь прием. Я всегда объясняла, что еще недостаточно окрепла, и они принимали мои извинения. Порой я находилась в гостиной, когда к леди Кларе приходили гости, и какое-то время сидела у окна, прежде чем встать и сказать, что мне нужно подняться к себе, потому что я немного устала. Меня отпускали.

Меня все отпускали.

Мне не нужно было оставаться. Меня приняли, я была наследницей в своем праве, у меня был титул, я была замужем за крупнейшим землевладельцем в Сассексе, и, помимо пьянства Перри, становившегося все скандальнее, обо мне не ходили никакие слухи. Безусловно, я была странной и необщительной. Но на это они жаловаться не могли. Думаю, из-под коротко остриженных волос на них смотрела жестким взглядом Меридон, и они понимали, что я в их мире – чужая.

И отпускали меня.

36

Два дня спустя я получила письмо:

Дорогая Сара,

не могу рассказать, как мне жаль, что мне случилось быть вдали от дома, когда ты была больна, и в мое отсутствие состоялось твое венчание. «Пенкисс и Пенкисс» дали мне понять, что ты советовалась с ними по поводу законности подобного брака и они сообщили тебе, а потом подтвердили мне, что брак законен. Я глубоко опечален тем, что не был на месте, чтобы помочь тебе в то время. Я словно опять потерял твою мать, сослужив тебе столь дурную службу.

Я не могу предложить тебе особого утешения, разве что сказать: я искренне верю, что твой муж может остепениться теперь, став семейным человеком, а если нет, то он вполне привык к тому, что его поместьем управляет женщина. Возможно, тебе придется управлять и Хейверингом, и Широким Долом, и этот труд окажется тебе в радость и будет полезен.

Я желал бы, чтобы ты вышла замуж по своему выбору, по любви. Но я полагаю, что ты сама не очень стремилась к «браку по любви». Если так и было, то ни один брак по расчету не мог оказаться более подходящим, если вы с лордом Перегрином найдете общий язык. Я знаю, он понравился тебе, когда вы познакомились, и я искренне молюсь, Сара, чтобы ты продолжала радоваться его обществу, а он хорошо с тобой обращался. Если я могу чем-то тебе помочь, хоть в чем-то, заклинаю – попроси! Если вы двое не уживетесь, надеюсь, ты понимаешь, что, несмотря на мнение света, ты всегда можешь переехать ко мне, и я тебя обеспечу.

Надеюсь, ты простишь мне, что я не смог защитить тебя от этого брака. Я бы не уехал из страны, если бы знал, насколько ты больна. Я приехал бы в Лондон, чтобы узнать, могу ли я быть тебе полезен. Сожаления ничего не меняют, но я надеюсь, ты веришь в искренность моих; когда я думаю о твоей матери и о том доверии, которое она ко мне питала, сожаления мои делаются еще горше.

Искренне твой,

PS. Я только нынче получил письмо от Уилла Тайяка. Он сообщает, что известил тебя о том, что не станет служить при лорде Перегрине, и прислал официальную просьбу об увольнении, которое желает получить немедленно. Эту заботу я могу взять на себя. Я сейчас же дам объявление о найме нового управляющего, который займет его место. Друзьям Уилла Тайяка будет не хватать его в Широком Доле, но, возможно, будет лучше, чтобы с новым сквайром начал работать новый управляющий. Уилл только что увидел объявление о твоем браке, судя по всему, он не знал, что ты была больна. Он принял предложение о работе на севере Англии и спешно уезжает.

Я несколько раз прочла письмо, сидя за столом красного дерева в гостиной, куда доносился громкий шум с улицы. Мне было жаль Джеймса, он так печалился, что не защитил меня от брачных планов Хейверингов. Это я могла легко отбросить. Никто не мог предсказать, что я заболею. Никто не мог предвидеть, что я поправлюсь. Если бы я умерла, как все ожидали, никакой беды бы не случилось. Корпорация, великий смелый эксперимент Широкого Дола, прекратила бы существование при новом сквайре так или иначе. Горько было, что я убедилась: нужно управлять поместьем так, словно жизнь самого бедного жителя деревни чего-то стоит, как раз тогда, когда посадила нового человека в кресло сквайра. Но Джеймс прав: я буду хозяйкой в своем доме, землей будут управлять, как я сочту нужным, и я стану вести дела, как вел их Уилл.

Я опечалилась…

Без Уилла Широкий Дол будет другим.

Я снова развернула письмо и перечитала постскриптум.

Он сказал, что уйдет, в тот день, когда мы простились в гневе, в парке. Он пытался предупредить меня, а я отказалась слушать. Он хотел сохранить Широкий Дол как одно из немногих мест, где богатство земли доставалось тем, кто его создавал. Где люди могли работать и получать всю прибыль от своего труда – а не то, что оставалось, когда сквайр забирал свою долю, а за ним и купец, и викарий. Я в то время была на стороне сквайров, купцов и викариев. Теперь – нет. С тех пор я вплотную подошла к смерти и ощутила, как меня взяли за потную руку и, поставив мою подпись, отобрали у меня землю.

Я больше никогда не буду считать, что одни люди заслуживают более высокого дохода или более изысканной жизни, чем другие.

У всех нас есть потребности. Все мы хотим их удовлетворить. Есть те, кто хитрее мошенничает, им достается больше – вот и вся разница.

Я никогда не смогла бы ему этого сказать. Он ушел, как и обещал, в новую корпорацию, к новой попытке добиться настоящей справедливости в управлении Англией. Не словами на бумаге, не мыслями в голове, не в приятной светской беседе за обеденным столом.

Настоящих перемен для настоящих людей.

И я знала, что после того, как эта попытка провалится – а она была обречена на провал, она была слишком мала в слишком большом и безжалостном мире, – он предпримет новую, а потом новую и новую. И пусть Уилл не мог победить – он никогда бы не остановился, он бы переезжал с места на место, делал, что мог, шаг за шагом смело шел бы своим путем, чтобы воздвигнуть стену, защищающую простых людей от алчности и развращенности того мира, который строили мы, господа.