Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 2
— Мой великий и добрый друг! Ты спас мне жизнь. Я не забуду этого никогда.
— Об этом пустяке не стоит даже говорить. Я просто удачно бросил страуса, вот и все.
— Ах! — и Домициан высокопарным актерским жестом сжал свои виски и опустился на каменную скамейку. — Кинжалы! Мою голову пронзили кинжалами! Это невыносимая боль.
Домициан казался теперь ниже ростом и совсем не был похож на Императора. Его скорее можно было принять за усталого и брюзгливого хозяина мелкой лавчонки.
— Посиди здесь, мой повелитель. Я кликну носилки, чтобы ты приказал отправить эту женщину назад в лагерную тюрьму. Я отменю также все аудиенции, назначенные на завтра.
— Великолепно. Я просто не знаю, что бы я делал без тебя. Ах, насколько спокойнее и приятнее быть простым ремесленником!
Храм с виллой связывала специальная линия. Дернув за шнур, можно было вызвать носилки, что Марк Юлиан и сделал. Они показались на тропинке через считанные секунды. Их несли восемь носильщиков, одетых в белую одежду. Носилки опустились, Домициан быстро и бесшумно забрался внутрь, и его унесли прочь.
Марк Юлиан пустился тем временем на поиски Плация и обнаружил того на посту у портика. Плаций был посвящен в заговор совсем недавно. Он был первым преторианцем, которого удалось привлечь на свою сторону. Именно Плаций предупредил его о том, что Ауриану должны были вечером привести сюда. Эту услугу Марк собирался вознаградить сотней серебряных денариев[17].
— Не слишком ли преждевременно? — шепотом осведомился у него Плаций.
Из-под золотого шлема в темноте виднелись лишь очертания массивной челюсти и глаза, похожие на маленькие, светящиеся угольки. Плаций все еще никак не мог успокоиться после того, как Домициан грубо оскорбил его достоинство.
— Это покушение — целиком дело ее рук, а не моих. Я же о нем ничего не знал, — быстро объяснил Юлиан. — Эту женщину необходимо доставить обратно в тюрьму. Не спеши подавать карету. Я хочу побыть здесь один.
Плаций кивнул с понимающим видом, не задавая лишних вопросов. Он полагал, что Марк Юлиан желает провести рекогносцировку храма и его окрестностей. Он мог быть использован как место приведения замысла заговорщиков в исполнение, когда настанет удобное время.
— Как ловко ты сумел обхитрить его, убедив не казнить эту женщину! — прошептал Плаций. — Это развеяло у моих солдат последние остатки уважения к нему. Ты ускорил созревание плода, и скоро его можно будет сорвать.
— Не испытывай мою известную скромность бременем такой похвалы. Иди. И не спеши.
Плаций криво усмехнулся и, резко повернувшись, исчез. Марк Юлиан же вернулся в небольшой храм Сильвания, где его ждала Ауриана, закованная в кандалы.
Несколько мгновений ему пришлось бороться с желанием унести Ауриану. Он вообразил себя героем из старой легенды. Глупость этой идеи была очевидна — им не удалось бы уйти дальше столба, отмечавшего первую милю. В конце концов времена теперь были совершенно иные. И если она будет когда-нибудь спасена, то вовсе не благодаря усилиям Геркулеса, а посредством тонких, тщательно продуманных интриг, требующих напряженной работы ума.
Марк остановился на расстоянии десяти-двенадцати футов от Аурианы. Она с опаской взирала на него, напоминая дикую, необъезженную лошадь, готовую пуститься вскачь при его приближении.
«Я должен быть готов, что она никогда не будет моей, что она может вполне возненавидеть всех мужчин и жить этой ненавистью».
Почти полная луна показалась над вершиной горы Альбан. Марку она казалась выцветшим от старости глазом ведьмы, летающей ночью на помеле. Сейчас этот глаз неотрывно следил за Аурианой. Сильный ветер не давал покоя веерным пальмам и раздувал всклокоченные волосы Аурианы.
Марк знал, что в окрестностях виллы рыскало много шпионов и соглядатаев Домициана и поэтому не мог с полной уверенностью рассчитывать на уединенную беседу с Аурианой в компании лишь пяти бронзовых змей, злобно взиравших на них из фонтана.
Ауриану пробирала дрожь — ночь была холоднее обычного. Марк снял с себя плащ и медленно двинулся к ней. Расстояние между ними, сокращавшееся с каждым шагом, воспринималось им как нечто живое. То, что он вначале принял за опаску в ее глазах, на самом деле было пытливым интересом. О, эти глаза! В них отразился неординарный, глубокий ум существа, воспитанного природой и ставшего ее лучшей частью.
Но он не мог проникнуть в ее мысли, и это тревожило его, вызывая целую гамму новых, неизведанных ощущений. Он подошел к ней совсем близко и тихим, осторожным движением накинул ей на плечи плащ, застегнув его на верхнюю застежку и стараясь не прикасаться к ней. После стольких надругательств в эту ночь Ауриана стала бы презирать его, прояви он хоть ненароком какие-либо страстные поползновения.
От ее волос исходил тонкий, сложный аромат хвои и трав, а кожа, покрытая золотым порошком, слегка поблескивала. Ауриана чуть закинула голову назад. Марк был выше ее ростом, но не намного. Она словно прикоснулась к нему взглядом своих больших, круглых глаз. Молчание, сохранявшееся между ними, было сродни вину, крепкому и теплому.
Марк нарушил его, когда увидел след удара плеткой. Взяв ее рукой за подбородок, Марк осторожно повернул голову, чтобы рассмотреть его получше.
— Свинья! — тихо пробормотал он.
— Такое сравнение оскорбительно для свиней, — ответила Ауриана с такой серьезностью, что он невольно улыбнулся. Ее голос напоминал ему звучание флейты.
— Я хочу помочь тебе, — сказал Марк, и ему показалось, что он протягивает ей дрожащую руку над пропастью, разделявшую их миры. — Я не собираюсь причинять тебе вред. И прошу тебя — не суди меня по остальным.
И скорее чтобы утешить ее, а не потому, что в этом была необходимость, Марк заботливо поправил на ней плащ, который оказался слишком велик и начал сползать с одного плеча.
— Я хотел бы, чтобы ты считала меня своим другом, но это, наверное, невозможно.
«Почему?» — прочитал он в ее глазах.
Он произнес свое имя. Ауриана медленно повторила его, словно запоминая произношение. Ее лицо помрачнело.
— Это имя известно мне. Так звали наместника, старого врага моего отца.
— Я его сын. По обычаям вашего народа я твой враг. Однако я предпочитаю разрушать вражду, а не наследовать ее.
Она окинула его серьезным, изучающим взглядом.
— Я считаю тебя другом, даже старым другом, хотя не могу себе этого объяснить.
— Я тоже не могу ничего объяснить, — сказал Марк, удивляясь ее простоте, бесхитростности и в то же время проницательности.
