Донна Гиллеспи - Несущая свет. Том 3
В ослепительном потоке солнечного света Марк Юлиан сначала не увидел ничего, кроме скопища крыш из красной черепицы, а в промежутках между ними какие-то зеленые и шафрановые пятна. Кое-где видны были дымки от кухонных печей, столбиками поднимавшиеся к небу. На дворцовой кухне готовили завтрак. За крышей служебных построек дворца в направлении Цирка его взгляд с трудом различил белую, стену храма Геркулеса. На ней уже в течение двух лет поклонники Аристоса постоянно писали одни и те же слова: «Аристос — король». Но теперь там было написано что-то другое. Напрягая зрение, Марк Юлиан прочитал надпись, сделанную красивыми красными буквами: «Ауриния — королева».
— Она жива! — воскликнул он едва слышно, как бы разговаривая сам с собой. И сразу же его захлестнул поток самых разнообразных чувств — радостный подъем, гордость за нее, безграничное умиротворение и покой. Ему казалось, что боги угостили его волшебным олимпийским напитком. Ужасная боль отошла куда-то на задний план и почти не беспокоила. Все вокруг наполнилось вдруг замечательным, бодрым солнечным светом — темные подворотни и закоулки, дряхлые лавчонки и лачуги, устремившие к небу свои высокие крыши. Все казалось гармоничным, спокойным и правильным.
«Ауриана, как тебе это удалось, известно лишь одним богам. Ты сдержала свою клятву. У тебя не было никакой надежды на победу, однако ты победила! Невероятное создание!»
Петроний помалкивал. На его глазах с Марком Юлианом происходили какие-то глубокие перемены, суть которых была ему недоступна. Он заставил его еще выпить вина, а затем решился продолжить.
— Мы столкнулись с проблемой, которая нас сильно тревожит. Пропал Нерва. Как ты думаешь, не мог ли он удрать в самый последний момент?
Марк Юлиан посмотрел на Петрония своим обычным пытливым взглядом, глаза его были остры и сосредоточены.
— Ни в коем случае. Думаю, не ошибусь, если скажу, что из дома он отправился к курии именно тогда, когда ему полагалось это сделать, в восьмом часу. Скорее всего, он застрял в толпе на улице Сакры.
— Прекрасно. Но эта толпа не разойдется и до завтрашнего утра. Все стражники городских когорт прибыли туда и пытаются оттеснить людей от курии, но пока все их усилия были тщетными.
— Нам нужно как-то отвлечь их от курии, — сказал Марк Юлиан, и та решимость, с которой он это произнес, ободрила Петрония. — Что, кроме землетрясения или пожара могло бы… Я понял! Это Ауриана. Она убила Аристоса, и я готов побиться об заклад, что толпе еще не наскучило глазеть на нее. Петроний, отправь кого-нибудь из тех, кому ты доверяешь, в Великую школу. Пусть они приведут Ауриану туда, откуда ее будет хорошо видно. Лучше всего для этой цели выбрать окно где-нибудь на втором этаже, чтобы ей ничто не угрожало. Скажите собравшимся, что она хочет предсказать будущее новому правителю. Да, и еще, Петроний… обязательно скажи ей, что эта просьба исходит от меня. И еще передай ей, что со мной все в порядке. Это наш, может быть, единственный шанс.
Лицо Петрония постепенно начало расплываться в улыбке.
— Это безумная идея, и настроение толпы непредсказуемо, но что делать? Попробуем.
Нерва подтянулся на руках из ямы, где он прятался, и с опаской осмотрелся вокруг. Его носилки были подожжены, а то, что не успел уничтожить огонь, было разграблено. Ручки носилок были отломлены, чтобы использовать их в качестве дубинок. Подушки и документы валялись на мостовой. Один из каппадокийцев был убит и лежал поблизости. Его проткнули насквозь ручкой от носилок. Остальные носильщики, скорее всего, разбежались. Его тога выглядела так, словно ею подметали улицу. Толпа по какой-то неизвестной причине потихоньку редела, откатываясь назад и оставляя за собой перевернутые повозки, горы перебитых черепков и его самого среди этих обломков. Кто или что побудило их уйти отсюда? Однако времени раздумывать над этим у Нервы не было, и он поспешил воспользоваться представившимся случаем.
Его глаза постоянно слезились и плохо видели. Желудок корчился в болезненных спазмах. Из криков толпы Нерва понял, что Домициан уже мертв. Ему нужно было спешить. Он распустил тогу и набросил часть ее себе на голову, чтобы скрыть свою внешность. Ему было стыдно показаться среди этих людей, которые с обожанием выкрикивали его имя, и выглядеть при этом как старьевщик. Он покопался в остатках носилок и к своему великому облегчению обнаружил там папирус с текстом речи, которую ему предстояло произнести в Сенате. Этот документ уцелел просто чудом.
По пути Нерва чуть приостановился у уличного фонтанчика, собираясь вымыть лицо и волосы на голове, густо заляпанные грязью, но потом передумал. Он не мог рисковать и терять время. Остается надеяться, что его коллеги не утратили чувство юмора.
«А может быть, мне следует ввести новую моду? Пусть молодые бездельники-аристократы начнут покрывать грязью свои волосы перед тем, как отправляться в свои ночные похождения. Ведь многие странные обычаи зарождались на пустяках!»
Всю ночь и весь следующий день в городе праздновали победу над тираном. На каждой улице и площади люди ставили лестницы к позолоченным статуям Домициана и, обвязав их веревками, валили их на землю. Та же участь постигла и мемориальные доски с его изображением. Имя Императора, где бы оно ни было высечено, вырубалось молотками.
Одна из статуй по недосмотру скульпторов носила особенно гротескный характер. Бунтовщики водрузили ее на тележку и специально возили по улицам Рима, а жители, высыпавшие из домов, закидывали ее грязью.
Накануне второго дня на ступенях курии появился герольд, известивший граждан о постановлениях, принятых Сенатом после смерти Домициана. Как только Нерва благополучно вступил на престол, сенаторы дали волю своему гневу, обрушиваясь на Домициана и его правление в своих выступлениях. Сначала они приняли акт о проклятии памяти Домициана на века. Его имя не должно было упоминаться в официальных документах и подлежало полному забвению. Был отдан приказ стереть его имя, красовавшееся на многих зданиях по всей Империи и разрушить все памятники, воздвигнутые в его честь во всех городах от Британии до Египта. Все акты и законы его правления были отменены Месяц, который он переименовал в «домицианий», снова стал октябрем. Сенат и весь народ должны были вести себя так, как будто Домициана никогда не было.
В своей первой речи после восшествия на престол, Нерва клятвенно обещал Сенату и народу, что времена кровавого деспотизма миновали безвозвратно. В его правление ни один сенатор не будет казнен. Вся собственность, конфискованная Домицианом, будет возвращена прежним владельцам. Все лица, отправленные в ссылку, смогут беспрепятственно вернуться домой Были объявлены амнистии, и ворота тюрем распахнулись. Нерва пообещал, что впредь ни один закон не будет принят без предварительной консультации с Сенатом и что он впредь не допустит обожествления своей персоны при жизни. Больше никто не будет обращаться к нему как к повелителю и богу.
