История Деборы Самсон - Эми Хармон
Не знаю, хватило бы у меня смелости отправиться в такой путь, но уверена, что эта мысль меня бы не оставляла. Оказаться вдалеке от всего привычного и знакомого – как это пугающе, но в то же время восхитительно! У вас есть дети и мистер Патерсон, но у меня нет ничего, что привязывало бы к дому, – ничего, кроме сковывающего меня договора, но ведь и этому однажды придет конец. Я с радостью и тревогой думаю о временах, когда закончится мое услужение: человека можно связать разными обязательствами.
Натаниэль, самый старший из братьев Томас, сказал, что хочет на мне жениться. Но когда я думаю о замужестве, представляю свою несчастную мать, а еще боль и страдания, которые принес ей брак, и знаю, что хочу чего-то другого. Желаю большего. Я мечтаю увидеть мир и испытать себя. Отправиться на поиски приключений. Совершить то, чего никто никогда прежде не делал.
Я знаю, что эти мечты не имеют смысла, но все же не отметаю их. Как говорил Антонио в «Венецианском купце»: «Я мир считаю тем лишь, что он есть. У каждого есть роль на этой сцене; моя грустна»[5].
Кажется ли вам, что у каждого есть роль, которую он обязан играть? Если так, я хотела бы получить новую. Но, как заметила миссис Томас, нас никогда не спрашивают.
Остаюсь вашей смиренной и благодарной слугой!
Дебора Самсон
* * *
Рассвет был моим любимым временем, и почти каждое утро, когда представлялась возможность и позволяла погода, я взбиралась на холм Мэйфлауэр – я назвала его так в честь своих предков – и смотрела, как встает солнце. Правда, на ферме день начинался рано, и прежде, чем мне удавалось улучить минутку и ускользнуть, я обычно успевала собрать свежие яйца, выполоть сорняки, развесить постиранное белье и помочь миссис Томас подать завтрак на стол.
В то утро я была сама не своя, да и она тоже. Все в доме не находили себе места, и миссис Томас прогнала меня сразу после завтрака, велев не возвращаться до самого ужина, чтобы она «смогла испытать хоть минутку покоя».
Я шагала быстро и уже одолела половину склона холма, когда услышала, как меня окликает Джерри.
– Роб! Погоди. Я пойду с тобой! – кричал он.
Мне хотелось побыть одной, а Джерри любил поболтать, но все же я выбрала место на склоне, уселась на траву и дождалась, пока он приблизится.
Он упал на траву рядом со мной, хотя нам еще оставалось преодолеть половину подъема. Я дала ему время отдохнуть – мне вдруг расхотелось взбираться на вершину холма. Я плохо спала. Мне снилась Дороти Мэй Брэдфорд – бедняжку тянуло на дно океана, ее юбки облепляли мне ноги, ее отчаяние наполняло мне грудь.
– Представь, что это был бы весь мир, который тебе доведется увидеть за свою жизнь… Как думаешь, хватило бы тебе этого? – спросила я у Джерри.
– Пожалуй. Вид хороший.
Я не стала спорить. Вид был великолепный, и мне стало легче дышать. Возможно, ничего ужасного не случится, если это будет все, что меня ждет.
– Здесь красиво. Когда я смотрю вокруг, то могу представить, что значит влюбиться. – От этой мысли у меня сжалось горло. Я чувствовала, что вряд ли когда-то буду испытывать что-то подобное к Натаниэлю. Только теперь, любуясь открывающимся с холма видом, я смогла признаться себе в этом.
Иеремия хмуро взглянул на меня:
– Мне не нравится, когда ты несешь всякие глупости. Звучит так, будто ты не Роб.
– Но кто же?
– Будто ты девчонка.
– Я и есть девчонка. И больше ничто на всем белом свете не наводит меня на эти мысли. Просто взгляни, Джерри.
– Да я гляжу.
– Порой мне снится, что я тону, – призналась я. – А порой я вижу во сне, что лечу. Я поднимаюсь над землей, смотрю вниз, на поля и леса, на реки, что пересекают их из конца в конец, на волны, которые разбиваются о прибрежные скалы.
– У тебя во сне есть крылья?
– Нет. Я просто… поднимаюсь ввысь. Но воздух вокруг меня не шумит и не ревет. И все происходит само собой, без усилий. И я не боюсь упасть. Вижу фермы, и деревья, и небо. Порой я лечу до самого Бостона, над дорогой, но гораздо быстрее, чем летят птицы и скачут лошади. А потом вижу корабли в гавани – паруса всех цветов и размеров, а воздух пахнет солью и рыбой. Я поднимаюсь выше, чтобы меня никто не заметил. Мне негде укрыться, а мои юбки раздуваются на ветру. Я боюсь, что люди посмотрят вверх и увидят, как я лечу над их головами.
– И заглянут тебе под юбки.
– Да… и назовут меня ведьмой, и подстрелят из пушки. Так что я поднимаюсь все выше и лечу быстрее, хотя не знаю, куда и зачем. Я больше не узнаю ни землю, ни холмы, над которыми оказалась. Лечу в одну сторону, потом в другую, пытаясь отыскать дорогу назад, на тот холм, с которого взлетела, но не могу.
– И тебе страшно?
– Я каждый раз просыпаюсь в холодном поту, сама не своя от ужаса. И все же… мне хочется летать.
– А мне хочется плавать по морю. Однажды я сяду на корабль. И буду ловить китов. Ты можешь отправиться со мной, если захочешь. Будешь моим корабельным коком.
– Я не хочу быть твоим коком, Иеремия.
– Ладно, но капитаном ты быть не можешь.
Я задумалась:
– Могу, если очень захочу.
– Моряки выбросят тебя за борт. Кому охота выполнять приказания девчонки, если только это не его мать. Поэтому Нэт на тебя злится. Ты вечно говоришь всем, что делать.
– Я не хочу решать ни за кого, кроме самой себя. – Этого я желала больше всего на свете – отвечать только за себя и ни за кого другого. – Но если ты однажды станешь капитаном, я с радостью отправлюсь на морскую прогулку на твоем корабле.
Послышались далекие хлопки, и мы замерли, не сводя глаз с горизонта в той стороне, откуда шел звук, хотя от Бостона нас отделяло не
