Укрощение королевы - Грегори Филиппа
– Бедное дитя, – сонно бормочет король. – Как жаль, что я тебя тогда не видел…
Но он видел меня в то время. Однажды я прибыла ко двору с матерью и Нэн. Я помню, каким был король в те дни: золотоволосый, широкоплечий, стройный и сильный, твердо стоящий на обеих ногах. Я запомнила его верхом на коне. Он тогда все время был верхом, словно сросся со своим скакуном. Генрих пронесся мимо меня, такой высокий и сильный, и я была им ослеплена. Он посмотрел прямо на меня, шестилетнюю девчонку, подпрыгивающую от восторга и машущую двадцатисемилетнему королю, и улыбнулся мне, подняв руку. И я замерла, потрясенная, не в силах отвести от него взгляда. Он казался мне прекрасным, словно ангел. Тогда его называли красивейшим из королей, и в Англии не было женщины, которая не мечтала бы о нем. В детстве я любила представлять, как он подъезжает к нашему маленькому дому, чтобы просить моей руки. Мне тогда казалось, что если б он за мной приехал, то я стала бы счастливой раз и навсегда. Если меня полюбил сам король, о чем еще я могла бы мечтать?
– Итак, я вышла замуж в первый раз за лорда Эдварда Боро, старшего сына барона Боро из Гейнсборо.
– Он же был безумцем, да? – донеслось до меня сонное с богато расшитых подушек. Глаза короля были уже закрыты, руки сцеплены на огромной груди, подымавшейся и опадавшей при каждом свистящем вдохе.
– Это дед его был таким, – тихо отвечаю я. – Но в его доме было действительно страшно. У лорда был буйный нрав, и мой муж дрожал, как дитя, всякий раз, когда тот приходил в ярость.
– Он был тебе не пара, – с сонным удовлетворением заявляет король. – Они все сделали большую глупость, выдав тебя замуж за мальчишку. Даже тогда, должно быть, ты уже нуждалась в сильном мужчине, которым могла бы восторгаться и обожать, кого-то старше себя, кто мог бы тебя направлять на путь истинный.
– Он был мне не пара, – соглашаюсь я. Теперь я понимаю, какой он хочет слышать свою историю. В конце концов, в мире не так много сказок, а эта должна рассказывать о девушке, которая не могла найти свое счастье до тех пор, пока не встретила своего принца. – Конечно, он был мне не пара, и, когда он умер, благослови Господи его душу, мне было всего лишь двадцать лет.
И, словно клевета на бедного, давно почившего Эдварда убаюкала его, король ответил мне долгим, громоподобным храпом. Я замолкаю на мгновение и вдруг понимаю, что он перестал дышать. В какой-то пугающий миг в комнате повисла полная тишина, но король снова оживает и делает громкий выдох. Это происходит снова и снова, и я постепенно учусь не вздрагивать от этих звуков. Я по-прежнему сижу в кресле возле камина и наблюдаю за тем, как огонь лижет потрескивающие поленья, бросая на стены причудливые пляшущие тени, и слушаю храп, больше похожий на рев кабана в свинарнике.
Интересно, который же сейчас час? Должно быть, рассвет совсем скоро. А когда придут слуги? Должны же они развести огонь в каминах с наступлением нового дня? Жаль, я не знаю, сколько сейчас времени. Я готова отдать все, что угодно, лишь бы узнать, сколько еще мне ждать окончания этой ужасной ночи, которая, кажется, тянется целую вечность. Как странно: ночи с Томасом пролетали как одно мгновение, словно луна взлетала и падала, а солнце прыжком занимало ее место. Но теперь все не так. И «так», скорее всего, не будет больше никогда. Теперь я должна бесконечно долго ждать рассвета и чувствовать, как течет мимо меня время, пока не покажутся первые лучи солнца.
* * *– Ну, как все прошло? – шепчет Нэн. За ее спиной слуги выносят из моей комнаты золотую миску и кувшин для умывания, а горничные брызгают розовой водой на мои простыни и держат их перед камином до тех пор, пока те полностью не высохнут.
Нэн держит в руках сумочку с сушеной рутой. Стоя спиной к комнате, она достает из камина крюк, которым я ворошила поленья, опускает его в бокал с элем, разогревая его, и добавляет туда руту. Никто не замечает, что именно я пью, а я стараюсь отвернуться, чтобы никто не видел моей гримасы.
Вместе с ней мы подходим к молитвенной скамье перед распятием и преклоняем колени так близко друг к другу, чтобы ни одного из сказанного нами слова нельзя было расслышать за нашими спинами и всем казалось, что мы просто произносим слова молитв на латыни.
– Он еще мужчина?
Один этот вопрос сам по себе уже тянул на государственную измену. Брат Анны Болейн лишился головы как раз за него.
– Вроде того, – коротко отвечаю я.
– Он не делал тебе больно? – Она накрывает мою руку своей.
– Да он еле двигается, – качаю я головой. – Он для меня не опасен.
– А как это было? – и она замолкает. Нэн любима мужем, и ей даже представить будет сложно, какое отвращение я испытывала.
– Не страшнее того, что я себе представляла, – произнесла я, склонившись над четками. – Теперь мне его даже немного жаль. – Я поднимаю глаза к распятию. – Здесь страдаю не только я. Для него настали непростые времена. Только подумай, каким он был – и каким стал сейчас.
Сестра закрывает глаза в молчаливой молитве.
– Мой муж Герберт говорит, что Господь хранит тебя, – говорит она наконец.
– Ты должна умастить благовониями мою комнату. Отправь кого-нибудь в аптеку за травами и маслами. Пусть это будет розовое масло, лаванда, что-нибудь с сильным ароматом… Этот запах невыносим. Единственное, что я никак не могу выдержать. Я не могу из-за него спать. Ты должна с этим что-то сделать, потому что это и вправду выше моих сил.
Она кивает.
– Это из-за его ноги?
– Ноги и газов. Теперь моя кровать пахнет смертью и сортиром.
Она смотрит на меня так, словно я ее чем-то удивила.
– Смертью?
– Разложением, гниением тела. Болезнью. Мне снится смерть, – просто говорю я.
– Конечно, здесь же умерла королева.
От ужаса я не сдерживаю крика, и когда на меня начинают оборачиваться фрейлины, я делаю вид, что закашлялась. Мне тут же подносят бокал с элем. Когда они отходят от меня, я поворачиваюсь к Нэн.
– Которая из королев? – В голове у меня бьется мысль о том, что это, должно быть, Екатерина Говард. – Почему ты не говорила мне об этом раньше?
– Королева Джейн, конечно.
Я знала о том, что королева Джейн умерла в родильной горячке, после того как дала жизнь принцу. Но я даже не подозревала о том, что смерть пришла к ней в этих комнатах. В моих комнатах.
– Неужели здесь?
– Да, – просто отвечает Нэн. – В этой самой комнате. – И, увидев мое изумленное лицо, добавляет: – В этой самой кровати.
Я оседаю на пятки, стискивая в руках четки.
– В моей кровати? В той кровати? Где я спала этой ночью?
– Но, Кэт, не нужно так переживать… Это было больше пяти лет назад.
Я дрожу – и понимаю, что мне никак не остановиться.
– Нэн, я так не могу. Я не могу спать в кровати мертвой бывшей жены.
– Тогда уже мертвых бывших жен, – поправляет меня она. – Потому что Екатерина Говард тоже тут спала. Это была и ее кровать.
На этот раз я не вскрикиваю.
– Я не вынесу этого.
Она берет меня за трясущиеся руки.
– Успокойся. Такова воля Господа. И он желает, чтобы ты это выдержала. Ты должна с этим справиться, и ты справишься. Я помогу тебе, а Господь придаст силы.
– Я не могу спать в постели мертвой королевы и быть наездницей ее мужа.
– Ты должна. Господь поможет тебе. Я молю Его об этом каждый день, чтобы Он помог моей сестре и наставил ее на путь истинный.
Я тут же киваю.
– Аминь, аминь. Господи, спаси и сохрани!
Пришла пора мне одеваться. Я поворачиваюсь к служанкам, чтобы они сняли с меня ночное платье, омыли водой с ароматными маслами и вытерли насухо. Затем переступаю в раскрытую передо мной великолепно вышитую нижнюю рубашку и стою, как кукла, пока служанки завязывают ленты и шнуры вокруг моей шеи и плеч. Фрейлины приносят целый ворох самых различных платьев, расшитых манжет и арселе[3], чтобы показать их мне в сосредоточенном молчании, в ожидании моего выбора. Я выбираю платье из темно-зеленой ткани и черные манжеты и арселе.
