Незваный друг - Эмилия Остен
– С удовольствием, миледи, – поклонился фехтовальщик. – Но лишь иронией.
Глава 8
Ее лицо похоже на лик с картины итальянцев шестнадцатого века, подумал Энджел.
Такие картины висели в галереях богатых домов: дамы сурово смотрят на вас, скрестив руки, джентльмены взирают чуточку надменно. Однако не суровость отличала лицо графини Джиллейн, а неторопливая мягкость красок, как будто ее портрет писал влюбленный в нее художник.
Фламбар расположился напротив Лаис в глубоком удобном кресле, в котором, как ему казалось, раньше сидел ее муж; в камине ярко горел огонь, что было весьма кстати: промозглая осенняя сырость пробиралась в комнаты тайком, словно воришка. На столике между собеседниками стояли бокалы с вином и нехитрые закуски, и продолжавшийся неторопливый разговор казался продолжением картины. Как будто так все и должно быть. А ведь это невозможно. Эта жизнь отгорожена от Энджела навсегда.
Или на время?..
Он рассматривал графиню, пытаясь понять, что на самом деле прячется за ее вежливыми фразами, за тонким и умным разговором об искусстве. На Лаис было темно-зеленое платье, не такое роскошное, как полагалось для бала, но достаточно нарядное для домашнего вечера.
В последнее время графиня стала чаще носить яркие вещи, видимо, чтобы разнообразить вечера. И это платье очень ей шло.
Энджел старался говорить мало, в основном слушал женщину; умение подавать фразы так, чтобы вовлечь собеседника в разговор, а самому почти не прикладывать усилий, он освоил в совершенстве. Фламбар не понимал, что нашла в нем графиня Джиллейн, да и нашла ли что-нибудь; возможно, ей просто надо выговориться. У нее немало друзей, однако они не ездят сюда с визитами каждый вечер. Здесь не Лондон.
Впрочем, не похоже, что она стремится в столицу. Лаис казалась весьма довольной жизнью в Лестершире.
– Вы бывали в Италии? – неожиданно для самого себя спросил Энджел.
– Нет, – покачала головой Лаис. – Я даже во Франции ни разу не была. Да и в Лондоне я тоже нечастая гостья. А вы?
Энджел помедлил с ответом. Конечно, он был в Италии. Как и во многих других странах континентальной Европы. Это было традиционное путешествие для завершения образования, как это стало принято называть в последние годы. Италия, Греция, Вена и Париж – он отлично помнил эти места. Но Италия, вечный Рим, Флоренция и Венеция остались самыми нежно хранимыми воспоминаниями. Особенно фрески Джотто в монастыре Святого Франциска в Ассизи и опера. Ах, опера!
Многое бы он отдал, чтобы вернуть те дни – безоблачные и безмятежные. Энджелу казалось, что он смог бы бесконечно проживать их раз за разом, как перечитывают любимые книги.
– Да, был, – ответил он, ожидая града вопросов, но их не последовало. Вместо этого Лаис просто воскликнула:
– Расскажите!
– Про что? – Он слегка озадачился.
– Про что вам угодно. – Графиня легко улыбнулась. – Для меня это все равно будет похоже на волшебную сказку.
– Тогда… Знаете, я мгновение назад подумал о том, что вы похожи на портрет итальянского художника… Может быть, Джотто ди Бондоне. Или Мазаччо.
– Я понимаю. Словно с древнего медальона. – Лаис повернулась в профиль, словно воплощая наяву упомянутый портрет.
– Да. Образ не столь совершенный, как кисти Рафаэля или Тициана, но живой и одухотворенный. – Энджел не мог оторвать глаз от ее лица, озаренного отблесками камина. Вряд ли графиня Джиллейн сама осознает, насколько красива и привлекательна для мужчин. Именно такие женщины всегда вдохновляли художников: не те, чья красота в моде в определенный промежуток времени, но те, в чьих глазах светится жизнь. Чья душа красива.
– Как бы я хотела это увидеть! – мечтательно произнесла Лаис.
– Что же вам мешает?
– Я даже не знаю. – Она покачала головой. – Но мне кажется, что просто не судьба.
– Судьба… Может быть, мы сами ее творим? – Он словно слышал сам себя со стороны, словно отделился от тела и парил, глядя вниз, на мужчину и женщину, сидящих у камина.
– Именно так и думали те мастера, которых вы упомянули. Тогда людям казалось, что все в их руках, что они сравнимы с богами.
– Пока не пришла чума. – Энджел с усилием моргнул и отпил вина из бокала, который сжимал в руках.
– Да. И всегда найдется чума, которая докажет людям, что они не всесильны, что есть рок, довлеющий над ними. – Лаис мельком взглянула на него и снова перевела взгляд на пламя камина.
– Каков бы ни был рок, какая ни пришла бы чума, творения рук человеческих говорят, что смерти нет. Я видел фрески в Ассизи. И… Святой Франциск жив, жив до сих пор. Как и Джотто. Один жив в своих книгах, другой – в своих картинах.
– Не всем дана такая жизнь. Кто-то просто умирает.
– Если человек жил достойно, если его любили – он будет жить вечно.
– Да, – Лаис взглянула ему прямо в лицо. – Иногда… Нет, именно так я и предпочитаю думать. Я… Каждое утро я хожу к мужу.
– Я знаю, – слова вырвались против воли. Энджел опасался, что Лаис подумает, будто он следит за ней, но графиня лишь грустно улыбнулась.
– Пока я помню его – он со мной. Дети уже почти забыли Роберта, так что остаюсь только я.
– Вы любили мужа. – Это был не вопрос, просто констатация факта.
– Очень. И он любил меня, любил детей, любил жизнь.
Энджел внезапно понял, понял Лаис, осознал, что она чувствует. Нет, не потому, что он… тоже потерял. Его потеря была другой. Но он понял, что ушло с Робертом Джиллейном из жизни Лаис.
– Я понимаю. Действительно.
– Спасибо, – просто ответила она.
Потом они молчали, но тишина их не тяготила.
– Расскажите мне еще об Италии.
– С удовольствием.
Он рассказал ей о вечном Риме, о сотворении Адама в Сикстинской капелле, о соборе Святого Петра, о грандиозной перестройке, что там сейчас ведется, о гордой Флоренции, доме великолепных Медичи, о свободной Венеции, с ее дворцами и каналами. Он рассказал о пыльных каменных дорогах, что видели еще легионы Юлия Цезаря. Потом он перенесся в Грецию и Вену.
Европа разворачивалась перед глазами Лаис, а он стал ее личным проводником. И графиня так и не спросила, как простому сыну управляющего удалось так много путешествовать. Воспитание, полученное вместе с детьми герцога Аттенборо, объясняло если не все, то многое.
Следующим утром, проснувшись, Энджел ощутил, что что-то изменилось.
Во-первых, дождь прекратился – явно ненадолго, так как небо дышало тяжелыми облаками, и скоро вновь наверняка польет. Во-вторых, за завтраком Лаис улыбалась фехтовальщику гораздо более любезно, чем раньше. Неужели вечерний разговор сотворил это чудо? Энджела и радовало, и огорчало подобное обстоятельство. Меньше всего он хотел привлекать к себе излишнее внимание. И все же вчерашний разговор развлек его, заставил почувствовать себя лучше. Как давно он не говорил об искусстве и путешествиях! Как недавно… Такие простые и недостижимые темы. Вчерашний вечер превратился в окно в чужую жизнь. Недоступную.
Не то чтобы Энджел жаждал там оказаться…
После завтрака он, несмотря на дождь, отправился бродить по саду. Прохладные струи омывали пожелтевшие листья деревьев, цветы поникли, прибитые к земле. Да и цветов осталось совсем немного. Осень…
Изрядно промокнув, но так и не избавившись от смутного беспокойства, Энджел зашел в конюшню. Табби радостно приветствовал его.
– Неужели снова хотите выехать, мистер? Да хороший хозяин собаку из дому не выгонит в такую погоду!
– Не стоит беспокоиться, Табби.
– А мастер Роберт, бывало, и в дождь выезжал, – грустно заметил конюх. – Он очень любил, когда льет. Говорил, что вода питает землю и оттого на земле вся жизнь. Не каждый аристократ понимает в земле, а?
– Не каждый. – Энджел прислонился к стенке, скрестил руки на груди и наблюдал,
