Зия Самади - Избранное. Том 2
— Да это же Гани! У него силы — на пятерых!
— Как же, знаю… А вместо кого он пришел? Он же сам водой канала не пользуется?
— Этот джигит никогда не отстает от работы. Каждый год, как услышит про хашар на Ак остане, тут как тут.
— Это хорошо, молодец, — проговорил мираб и, не оглядываясь на кокбеши, который хотел что-то сказать ему, направил коня в сторону Гани. Касым-мираб, человек прямой и справедливый, пользовался в народе доброй славой. Он самый главный, ему подчиняются все мирабы и кокбеши на всем протяжении трассы канала. Сам он из Аростана. Еще со времен Элахана башмирабами всегда были аростанцы. Связано это с тем, что когда-то в далеком прошлом аростанцы помогли Элахану скинуть с престола злобного и жестокого султана Махмуда, и за это Элахан навечно дал им право управлять водой.
— Эй, джигит! — издали крикнул Касым-мираб. — Когда таскаешь тяжести — знай меру, иначе надорвешься!
— Да что ее жалеть, дурную силу, — ответил Гани, вытирая пот со лба и здороваясь с мирабом.
— Мне сказали, что ты приходишь сюда не по нужде, а по доброй воле, чтоб помочь землякам. Это хорошее дело, сынок.
— Воду Ак остана пьют повсюду в нашем крае. Уж если больше ничего я не могу для своего народа сделать, так хоть здесь поработаю, вот как я думаю, мираб-ака!
— Ну и отлично, Гани, спасибо тебе за славную душу твою. Если все у нас будут такими, как ты, мы никогда без воды не останемся, а значит, вечно будем жить! — сказал мираб, с еще большим вниманием глядя на Гани.
— Ак остан, — негромко проговорил дед Нусрат, стоявший вместе с другими стариками, он тоже никогда не пропускал хашара на канале, — подобен венам, что несут кровь к сердцу. Начинаясь в Аралтопе, он проходит до самого Алмутияра и Куре, если ехать по нему — двух суток не хватит на дорогу. Сколько сил было вложено в его сооружение, сколько жизней он отнял! — Нусрат оглянулся, чтобы узнать, слушают ли его. Оказалось, что все поблизости опустили кетмени, ловя слова аксакала. Он продолжал:
— Ак остан начали строить во времена Муса-гуна, строили во времена Оранзипа, Маликизата, а закончили при правлении Чорук-хакима. Здесь пролилась кровь сотен и сотен наших братьев. Теперь канал кормит нас, мало того, он кормит и тех, кто нынче сидит на нашей шее… — Люди зашумели, и Нусрат умолк. Но, кроме одобрения, он ничего не уловил в этом шуме и, когда слушатели немного успокоились, продолжил:
— Не зря столько песен сложено об Ак остане. В этих песнях стоны и слезы наших предков, в них надежда и вера, в них зов к борьбе! — Нусрат сделал паузу и возвысил голос. — Ак остан — канал жизни! Он опора дехкан Или!
— Ак остан — наш канал! — крикнул Гани, к его голосу присоединились голоса еще нескольких джигитов. Их возгласы эхом отозвались в сердцах людей. И словно продолжением слов Нусрата зазвенела песня «Остан», когда снова взялись за работу дехкане:
Дно канала — рыхло. Может, утрамбуем?Нет, пожалуй, лучше подождать!Как придет захватчик со своим холуем —Их дадим трясине засосать!..
* * *Ближе к вечеру погода испортилась, с гор подул холодный осенний ветер. Ясное с утра небо теперь заволокло тучами. Вскоре полил мелкий, противный осенний дождик.
— Как бы не перешел он в долгий обложной дождь, — с опаской сказал какой-то кокбеши.
— Нет, — уверенно ответил один из аксакалов, посмотрев на запад. — С заката идет ветер, к утру ничего от этих туч не останется.
Стало холодно. Легко, по-летнему одетые дехкане спустились в канал, прячась от пронизывающего ветра. Но одна кучка дехкан-бедняков еще продолжала трудиться. Гани подошел к ним.
— А вы чего тут дрожите на холоде? У вас что, так много земли, что боитесь без воды остаться, или огромные ваши сады высохнут?
— Хашар он и есть хашар, — ответил один из бедняков.
— А сам ты что здесь потерял? — вонзил взгляд в Гани сын крупного землевладельца, возглавлявший своих односельчан.
Гани не сразу смог ответить. Его ведь вправду сюда никто не звал. Да и люди его селения не пользуются водой из Ак остана, — так далеко от них канал. Зачем же он пришел, силой своей похвастаться, что ли? Нет! Нет! Он пришел сюда, чтобы помочь вот этим дехканам. Потом он знает, что после хашара предстоит большой той, на котором будут и скачки, и игры, и борьба… Что же плохого в том, что он пришел? Он всегда идет туда, где народ, всегда старается помочь, чем может. Он Касыму правду сказал: хотя бы так хочет он сделать что-то для своего народа. Ему радостно знать, что он приносит пользу своим землякам!
— Я-то? — переспросил Гани и резко ответил: — Пришел посмотреть на байских сынков, вроде тебя, что в такой холод заставляют работать людей.
— Эй, что ты несешь?!
— Ладно, хватит, — остановил Касым-мираб вскочившего кокбеши. — Парень не хотел тебя обидеть. Так, к слову пришлось. Не делай из мухи слона.
Если бы не вмешался Касым-мираб, дело могло бы кончиться дракой — такое раньше бывало. Все знали, что Гани никому не дает спуску и не обращает внимания на знатность или богатство противника.
Но сейчас на сторону Гани встал сам Касым-мираб. Кокбеши сразу сориентировался и начал показывать на небо:
— Дождь усиливается, мираб-бегим.
— Сворачивайте работы, — приказал Касым. Подъехав к шатру, он громко произнес — чтобы слышали все: — Зарежьте двух коров!..
Запах мяса, доносившийся от казанов, дразнил дехкан. У крепко поработавших людей разыгрался зверский аппетит. Они сидели тут и там, сгрудясь возле костров — осенний ветер проникал до костей — и пытались отогнать голод беседой. У многих костров говорили о смелости Гани, который любому правду режет в лицо… Вот, наконец, мясо разложили на огромные блюда, похлебку разлили по ведрам. Повара принялись раздавать дехканам еду. Снова поднялся веселый и шумный гомон.
— Ну что, братцы! Говорят, для бедняка сытно поесть — все равно что стать наполовину богатым! — приговаривал старший повар, разливая похлебку и раздавая мясо. — Налетайте!
— А если я не наемся этим? — громко спросил Гани. — Что тогда будешь делать? Знаешь, прошу: зарежь мне тогда вон того кокбеши, что стоит у казана, выпятив пузо!
Все захохотали с набитыми ртами. Повар не без подобострастия ответил батуру:
— А ты ешь сколько хочешь, Гани. Ты у нас самый здоровый, да потом ты все-таки гость.
— Ты не обо мне, а вот о них побеспокойся. Это у них животы подвело от голода, это они раз в году сытно едят и тому рады. Смотри, корми их как следует!..
Когда все, наевшись, блаженно развалились у полупотухших костров, Гани раздумчиво сказал:
