Екатерина Романова - Прекрасная славянка
Вадим попытался припомнить свою жену. Бедняжка Ядвига. Запуганное маленькое существо невзрачной наружности. Кроме имени, в ней не было ничего царственного и сильного. Она боялась звука шагов своих родственников, повиновалась Медвежатнику, как тряпичная кукла, и пахла болезнями. В браке их объединяло одно — нелюбовь к Волегосту.
За два года женитьбы Вадим так и не смог привязаться к Ядвиге. Она осталась в его воспоминаниях жалким отражением собственных страхов. Глядя на нее, он стыдился своей трусости и мечтал о том, как столкнет ненавистного волхва в реку.
«А сейчас рядом с ним юная русалка, — думал он. — Дива Лада смотрелась бы крестьянкой рядом с этой девушкой, смешавшей в себе страх и самоуверенность. Пожалуй, самоуверенности в ней было многим больше».
— Я хотела бы носить то имя, которое будет нравиться моему мужу, — проговорила Любава.
Вадим поднял на нее недоуменный взгляд.
— Я лишь ответила на тот вопрос, который мне задал князь.
Вадим усмехнулся.
«Надо же! Уже не помнит, о чем говорил! Кажется, правда и о женитьбе он говорил».
Любава тем временем с удивлением наблюдала перемены в князе.
«Пришел раздосадованным, грустным и раздраженным. А сейчас мечтательный, удивленный. Смотрит на нее с нежностью, хотя иногда и будто бы сквозь нее. Как бы не видит. Несколько прядей волос упали на лоб, глаза стали еще темнее… Интересно, о ком он думает? Елину или Ядвигу представляет на ее месте?»
Любава гнала от себя грустные мысли.
«Ни одной из этих женщин нет сейчас рядом. Сейчас рядом только я — Любава. И об этом стоит думать. Остальное все пустое, только сердце себе бередить».
С этими мыслями она улыбнулась и принялась разглядывать сильные руки князя. То, что произошло в следующую секунду, она не успела даже осознать. Вадим поймал ее завороженный взгляд и протянул руку к ее лицу. Сама не понимая, что делает, Любава закрыла глаза и коснулась щекой его ладони. Затем провела по ней губами, почувствовав, как внутри разгорается самый что ни на есть настоящий огонь.
Ладонь князя оказалась теплой и мягкой. Нежные губы девушки прочертили по ней дугу от мизинца к запястью. Удары сердца гулко звучали в ушах, а пламя свечи разлилось вокруг ровным рыжим маревом.
«У воина не может быть таких мягких рук, пронеслось в голове Любавы. — Интересно, есть ли у него мозоли от рукояти меча? Боги, какие глупости лезут в голову!»
Любава застонала. Ее волосы, которые она пыталась до этого заплести в косу, рассыпались по плечам, закрыли лицо. Не узнавая саму себя, девушка провела ими по руке и лицу князя, склонилась над ним и прошептала его имя.
Время потекло тягучими волнами. Казалось, что эти двое прорастают друг в друге. Мягкая настойчивость Любавы, вызывавшая у нее самой недоумение, смешивалась с удивлением и страстью князя.
Вадим был не в силах вызвать хоть одну здравую мысль в себе. Перед этой цветочной девушкой таяли раздражение на волхва, брезгливая жалость к Ядвиге, религиозное почитание Елины. Сейчас в этом мире не было никого, кроме этой манящей жаркой свежести, сводящей его с ума. Руки князя коснулись шеи девушки и скользнули вниз по горячей шелковистой коже, пульсирующей страстью. Девушка глубоко дышала и льнула к князю. Коснувшись пальцами твердого соска ее груди, Вадим окончательно потерял связь с реальностью.
В этот момент за дверью что-то зашуршало. Вадим выругался, и рука его дернулась к ножнам меча. Его там не было. Вадим выругался еще откровеннее, отчего Любаве стало отчаянно смешно. Превозмогая слабость, вызванную страстью, она протянула руку к двери и толкнула ее. В темных сенях, пофыркивая, терся Акунька.
Князь отвернулся к окну и оправил на себе одежду. Еще несколько секунд ушло у него на придание лицу подобающе сурового выражения. Подавляя в себе растерянность и смех, он все-таки смог почти сурово задать вопрос:
— Ты чего здесь ищешь? А, малец?! Иль не знаешь, как вести себя должно в княжеском доме?
— Знаю, батюшка, знаю! — мальчишка бросился правителю в ноги. — Не изволь, отец, гневаться! Только велено мне было при девице быть, а я комнату ее искал. Вот здесь свечу заметил и на огонек пришел.
— Не пристало тебе, Акун, князю своему лгать. Или не знаешь, как сурово за это карают?
— Знаю, князь, знаю! Не гневайся на меня! Боязно одному-то в огромном тереме!
— Тебе? Да боязно? — Вадим усмехнулся и потрепал мальчишку по вихрастой голове. — Ладно, будь как есть. Сторожи свою любимицу, а я пойду спрошу, кто это решил тебя здесь оставить.
Князь помедлил на пороге, будто бы желая что-то сказать и Любаве, но, промолчав, тихо вышел.
Любава в смятении опустилась в кресло, где князь до сих пор сидел. Она растерянно моргала, так и не сбросив с себя непривычное томление, но и появлением Акуньки была немало озадачена.
— Ты чего это пришел? — спросила она. — Только мне-то не плети, что, мол, темноты в тереме испугался. Чай, не красная девка-то! Выкладывай, зачем пришел.
— Еще и грызет меня! — возмутился мальчишка. — Я тебе должок отдавать пришел! Ради этого своим именем, считай, поплатился. Ни почто не возьмет князь в дружину к себе такого труса!
— Ах ты, вояка!
Девушка старалась выглядеть если и не суровой, то хотя бы серьезной.
— О каком долге ты мне речь ведешь?
— Ты меня от шайки лиходеев спасла? Спасла.
Мальчишка пренебрежительно поджал губы, изображая незначительность данного поступка.
— Вот и я тебя пришел от больной головы спасать.
— Это у кого еще больная голова?! — изумилась девушка.
— У тебя, глупая девчонка! С виду ты совсем уже взрослая девка, а в голове девчачья глупость, будто бы мамка за тобой не глядела.
Акунька посуровел и посмотрел на нее с укоризной.
— Неужто ты думаешь, что князь женится на тебе, если ты ему будешь такие выходки позволять?
Возмущение мальчика было столь справедливым, что Любава не нашла что ответить.
«Ничего и не скажешь, ведь он чуть ли не по-родственному старался беречь ее. Надо же, даже считал настолько ровней князю, что достойной дать ему отказ. В любом случае отнекиваться было бы глупо».
Вместо этого Любава решила разузнать что-нибудь интересное.
— А что, многих князь оставил после таких выходок?
— Это и не важно, глупая! Каждая девка думает, что она краше других и милее. Ни одна не может себе цену набить повыше.
Акунька никак не хотел успокоиться. Любава и не догадывалась, что в его сердце живет такой борец за девичье целомудрие. Да и не встречала она еще борцов за это самое целомудрие.
В основном, как она знала, девушек желали не просто попользовать, но и убедиться в их плодовитости. Поэтому свадьбу часто играли после рождения первого чада. И это не казалось странным, ведь никому не хотелось бесплодную жену до старости кормить. А тут — такая наивная вера в силу девичьей непорочности. Что с него взять — ребенок!