Виктория Холт - Страстная Лилит
– А что хозяйка?
– Она была не в счет. Больная и усталая бедняжка, вскоре умерла, и никто, казалось, не печалился. А был сын... нынешний хозяин... тихий, странный мальчик, маменькин сынок, как называл его отец. Поди сюда, любовь моя. Придвинься, моя королевна. Сейчас я поведаю тебе секрет... ты уже достаточно взрослая, чтобы знать кое-что, я берегла это для тебя. Ты меня слушаешь?
– Да, – нетерпеливо ответила Лилит.
– Это случилось, когда мне еще не было восемнадцати, помню. Понимаешь, у меня должен был родиться ребенок... мой и хозяина ребенок. Я ему сказала, а он ответил: «Не волнуйся, Лил. Все будет хорошо, вот увидишь». Так и было. Меня выдали замуж за твоего деда Треморни, и отец твой родился в законном браке; твоему деду Треморни хорошо заплатили, чтобы не задавал лишних вопросов. Вот такие вот были в прежние времена джентльмены, и вот как отнесся ко мне дед мисс Аманды. Жизнь в хижине, могу тебе сказать, была не то что в доме Леев. Сперва мне было тяжело. Но я наведывалась к нему, и в домишке нашем было тепло зимой и еды вдоволь круглый год. Я заботилась об этом... и у деда твоего ума хватало не задавать вопросов. Теперь вот, моя красуля, ты знаешь правду. Ты знаешь, почему у тебя столько же прав быть в том доме, как и у маленькой леди; ты вполне вправе нежиться в ее пуховой постели и не платить за свое удовольствие рассказами. У тебя есть право на собственную пуховую постель в этом доме... и однажды, кто знает, она будет у тебя.
– Значит, – сказала Лилит, – у нас с Амандой Лей один дедушка, потому что другой... за которого ты вышла... вовсе и не мой дед. Мой отец приходится братом хозяину.
– Это называется «сводный брат». Хотя тут и не совсем так. Понимаешь, хозяин, он – образованный джентльмен, рожденный в браке и все такое, а твой отец, он всю жизнь прожил... ради приличия... как сын другого человека.
– Но они же братья, бабушка, действительно братья.
– Это так.
– А я... кем я тогда прихожусь Аманде?
– Похоже, кузиной, а?
– Кузина!
Лилит вскочила и крепко обняла бабку.
– Я все хотела сказать тебе об этом, – сказала старуха. – А твой отец, он совсем не похож на своего отца... был обычным мальчишкой из хижины. Но ты, моя миленькая, ты вылитая я; а он такой спокойный. Уильям чем-то на него похож.
– Да, – ответила Лилит, – это так.
– Уильям слишком мягкий. Он не похож на своего деда; но и на меня он не похож... да и на мальчика из хижины тоже. Дай ему хорошую одежду и подучи его немного... пусть он поборет свою скромность, и вот тебе готовый джентльмен... мягкий джентльмен. Я таких видела. Пожалуй, он стал бы джентльменом, годящимся в мужья своей кузине и в наследники поместья Леев... потому что, похоже, сына-наследника не будет, а такое наследство лучше оставлять в семье.
Лилит сидела и слушала, глаза ее сузились, и казалось, что взгляд ее устремился прочь от хижины и от бабки Лил куда-то в будущее.
* * *Дом Леев был тише и даже мрачнее, чем обычно. Аманда плакала и пыталась представить себе, что за жизнь будет без мамы, потому что мама серьезно заболела. Мисс Робинсон явно, полагала, что она умирает. Аманда могла заключить это по тому, как она покачивала головой и поджимала губы, и по овладевшей всеми остальными легкой печали, а еще больше – надежде, возраставшей ежедневно с быстротой гороховых побегов.
Лилит шепнула ей еще несколько месяцев тому назад:
– А что я тебе скажу-то. У тебя будет братик или сестричка... или, возможно, оба.
Аманда этому не поверила, но не хотела спрашивать Лилит, почему она так думает, ибо ей совсем не хотелось услышать в ответ презрительный вопрос: «Ты что, вообще ничего не знаешь? Незнайка». Но вскоре Аманда обнаружила, что Лилит была права.
Отец молился больше обычного; мама была явно испугана; она много плакала и просила Бога дать ей силы вынести страдания. Сомнений не было, что, хотя все делали вид, что ждут младенца, в действительности они ждали, что миссис Лей умрет.
Подперев подбородок руками, Аманда задумчиво разглядывала мисс Робинсон, которая, казалось, похорошела. Она выше обычного взбивала волосы и часто меняла новые кружевные воротнички. Когда отец заговаривал с ней во время ланча, она краснела и постоянно ссылалась на его короткую проповедь во время молебна.
Шли недели, и Лаура все больше времени проводила на своем диване или в своей спальне. Она чаще стала просить Аманду посидеть рядом и стала с ней нежна. Аманде хотелось от чего-то ее защитить, как будто сама она стала взрослой, а мать – ребенком.
Однажды ночью в августе по всему дому поднялась суматоха, но Аманде, надевшей халат, мисс Робинсон резко велела оставаться в постели. Волосы гувернантки были собраны в тоненький хвостик, а глаза горели от возбуждения. На следующее утро в доме появились две сиделки, а после полудня снова пришел доктор. Просочились новости, что случился выкидыш, а миссис Лей очень больна.
Ее болезнь затягивалась, и, думала Аманда, хотя следовало печалиться и тревожиться и делать это продолжительное время, но пребывать в этом состоянии до бесконечности человеку трудно. Из-за болезни матери отец часто не появлялся в столовой к ланчу, а мисс Робинсон вела себя то как любящая будущая мать, то как придирчивая гувернантка, поэтому у Аманды появилась возможность наслаждаться относительной свободой; и однажды, когда она сидела на диване у окна классной комнаты, она услышала, что кто-то бросает в окно камешки, а выглянув, увидела Лилит.
Лилит знаками звала ее вниз, давая понять, что ее ждет что-то очень срочное и приятное. Аманда спустилась к ней.
– Пошли, – сказала Лилит. – Это будет что-то особенное. Ты когда-нибудь каталась на телеге с сеном? – Аманда не каталась. – Сейчас у тебя есть возможность.
– Но, Лилит... где?.. Я должна быть в классной комнате... Лилит проигнорировала довод.
– Не будь размазней. Ты сможешь учиться завтра. А вот прокатиться на телеге с сеном в другой раз уже не сможешь. Уильям должен отвезти сено в Сент-Кейн. Я еду с ним.
– Тогда поезжай. Я не могу.
– Ух же и трусиха ты, Аманда. Ты же ничего не знаешь и нигде не была.
– Я в домашних туфлях.
– В домашних туфлях! – презрительно сказала Лилит. – Ничего с тобой не случится, если босая поедешь. Идем. Не будь трусихой, размазней и незнайкой.
Лилит взяла ее за руку и стремглав помчалась с ней сквозь кусты к зеленой изгороди, окружавшей лужайку у конюшен; она тянула Аманду за собой через лужайку к дороге. Там стояла телега, на которой сидел с вожжами в руках спокойный и застенчивый Уильям; лошадь щипала траву на обочине дороги.
– Забирайся, – командовала Лилит. – Уильям, дай ей руку.
Это был памятный день. Иногда впоследствии Аманда вспоминала эту тряску в телеге по дороге мимо полей с бронзовой пшеницей, серебристым овсом и желтеющим ячменем; вверх, вниз, потом мимо леса, в котором она разглядела ярко-красную буквицу, и мимо садов с созревающими фруктами, Они беззаботно болтали – по крайней мере она и Лилит; Уильям молчал, но с лица его не сходило выражение полной безмятежности. Он объяснил, что должен отвезти сено на ферму вблизи Сент-Кейна, и застенчиво прибавил, что счастлив ехать не один.
