Алексей Пазухин - КУПЛЕННАЯ НЕВѢСТА (дореволюционная орфоргафия)
— Такъ, стало быть, все готово?
— Все-съ. Надо торопиться, а то пріѣдетъ баринъ, такъ пожалуй и безъ смертоубійства не обойдется.
Черемисовъ подумалъ одну минуту.
— Такъ ступай же, бери барыню, а я въ саняхъ буду, — рѣшительно сказалъ онъ, пристегнулъ саблю, которая стояла тутъ же въ углу, накинулъ свою дорожную медвѣжью шубу и быстро вышелъ черезъ темныя сѣни на дворъ. Лихая тройка, не знающая устали, стояла неподалеку отъ такъ называемаго „краснаго“ крыльца и погромыхивала бубенцами. Помощникъ Скворчика, молодой кучеръ Сашка, сидѣлъ на козлахъ широкихъ саней, готовый гакнуть на лошадей каждую минуту. У воротъ стояли въ тѣни запорошенныхъ снѣгомъ ракитъ еще два молодца, а издали, отъ барской риги, чуть слышно доносилось пофыркиванье другой тройки съ народомъ. Черемисовъ подошелъ къ санямъ и позвалъ стоявшихъ у воротъ ребятъ.
— Какъ выѣдемъ со двора, такъ сію же секунду ворота на запоръ, а сами на ту вонъ тройку и за нами, приказалъ онъ. — Близко не поѣзжайте, держитесь шаговъ на триста и, въ случаѣ погони, нагайками бейте, кулаками, а чтобы смертнаго боя не было.
— Да не догнать имъ, сударь, — отвѣтилъ одинъ. — Гдѣ-жь нашихъ коней догнать? При томъ же пьяны всѣ, лыка не вяжутъ.
— Ну, тѣмъ лучше. Ступайте.
Катерина Андреевна, оставшись одна, сперва улыбнулась, потомъ задумалась. Ей забавнымъ казалось смущеніе гусара, взявшаго на себя роль повѣреннаго, но затѣмъ она поняла, что все это оскорбительно для нея, что къ замужнимъ женщинамъ съ такими порученіями не ѣздятъ. Она подивилась на Скосырева, котораго знала за человѣка свѣтскаго, и удивлялась, что онъ выбралъ такой способъ для объясненія въ любви. Потомъ ей представился этотъ Скосыревъ, влюбленный въ нее. Она его пожалѣла и глубоко вздохнула. Вѣдь и онъ ей любъ, очень любъ, но... Надъ этимъ „но“ Катерина Андреевна думала и ранѣе и пришла къ тому заключенію, что все это надо забыть, бросить. Въ ту пору Пушкинская Татьяна, сказавшая Онѣгину: „я другому отдана и буду вѣкъ ему вѣрна“, не была еще знакома нашимъ уѣзднымъ дамамъ, но принципы Татьяны были прочны среди этихъ дамъ, и онѣ, за небольшими исключеніями, отвѣтили бы своимъ поклонникамъ такими же словами. Такими словами отвѣтила бы и Катерина Андреевна Скосыреву, объяснись онъ ей въ любви, но въ сердцѣ ея билась любовь къ этому Скосыреву, а одинокое, скучное житье въ глухой деревушкѣ, игра въ карты съ Глафирой, надзоръ за дѣвушками, плетущими никому не нужныя кружева, приготовленіе соленья и варенья, выѣзды къ такимъ же сѣренькимъ сосѣдямъ надоѣли ей и пылкая душа просила иной жизни.
Она вздохнула нѣсколько разъ, и хорошенькое личико ея затуманилось.
— Но что же это гость не возвращается? Это вѣдь невѣжливо съ его стороны, — вышелъ, вызванный денщикомъ, и не возвращается!...
Дверь отворилась и на порогѣ показалась могучая фигура Скворчика. Онъ какъ-то загадочно улыбался и держалъ на рукѣ богатый салопъ собольяго мѣха, крытый малиновымъ бархатомъ. Что это значитъ?...
— Пора, сударыня, пожалуйте, — проговорилъ Скворчикъ, распахивая салопъ.
— Пора? — съ изумленіемъ переспросила Катерина Андреевна. — Пожаловать?... куда пожаловать? Что ты говоришь, любезный?
— Ѣхать, стало быть, пора, баринъ ожидаетъ. Пожалуйте.
Скворчикъ сдѣлалъ два шага впередъ.
— Да что ты говоришь? Что такое?
Катерина Андреевна поднялась съ мѣста, тревожно уже смотря на Скворчика.
— Глафира, Глафира! — крикнула она. — Степанъ, Мишка!
Гробовое молчаніе было ей отвѣтомъ.
— Глафира!
— Э, барыня, что тутъ съ тобой разговаривать! — крикнулъ Скворчикъ, быстро подошелъ къ Катеринѣ Андреевнѣ, запахнулъ ее салопомъ съ головою, такъ что она пискнуть не успѣла, подхватилъ какъ ребенка, какъ перышко, и выбѣжалъ сперва въ сосѣднюю комнату, потомъ въ лакейскую, а потомъ и въ сѣни. Одѣтая въ шубу, Глафира присоединилась къ нему и заботливо завертывала полами салопа ножки барыни въ бѣлыхъ чулочкахъ и крохотныхъ туфелькахъ. Слабо билась въ желѣзныхъ объятіяхъ Скворчика Катерина Андреевна и глухо, почти неслышно звала на помощь, крѣпко закутанная салопомъ. Черемисовъ принялъ ее, положилъ въ сани, закинулъ медвѣжьей полостью, вскочилъ въ сани самъ и крикнулъ:
— Пошелъ!
Завизжали по снѣгу полозья, звякнули бубенцы, и тройка съ мѣста тронула рысью. На ходу уже швырнулъ Скворчикъ въ сани Глафиру и самъ вскочилъ на козлы.
— Пусти! — крикнулъ онъ Сашкѣ, взялъ возжи, тряхнулъ ими, отвелъ правую руку въ сторону и гаркнулъ на лошадей съ молодецкимъ посвистомъ. Тройка подхватила и понеслась по хорошо укатанной дорогѣ, какъ вихорь. Позади загремѣла бубенцами другая тройка.
— Встрѣча, Скворчикъ, — замѣтилъ Сашка, вглядываясь въ морозную туманную даль. Кто то одиночкой ѣдетъ:
— Это здѣшній баринъ ползетъ съ охоты. Сичасъ сшибу его. Эхъ вы, варвары, поддай, голубчики!
— Право! — крикнулъ тревожный голосъ изъ встрѣчныхъ саней, и одиночка быстро принялась сворачивать съ дороги.
— Лѣво! — насмѣшливо отвѣчалъ Скворчикъ, забралъ лошадей въ сторону и со всего разлета бѣшено скачущей тройки хватилъ санями по оглоблямъ и по маленькимъ санкамъ встрѣчныхъ. Лошадка ихъ оступилась, метнулась и упала въ снѣгъ, а изъ перекувырнувшихся саней вылетѣли и кучеръ, и сѣдокъ.
— Анаѳемы, чортъ васъ несетъ, разбойниковъ! — раздались сзади голоса, но Скворчикъ мчался ужь по дорогѣ, съ хохотомъ оглядываясь назадъ.
— Не остановили бы ту тройку, — замѣтилъ Черемисовъ.
— Шутъ ее остановитъ, баринъ. Не такія лошади, да и парень не такой посаженъ на козлы.
Вторая тройка дѣйствительно безпрепятственно пролетѣла мимо опрокинувшихся и завязшихъ въ снѣгу саней и только проклятія понеслись ей вслѣдъ, да кто то грозилъ ружьемъ.
— Пропутаются тутъ съ часъ, потому и супонь, и тяжи лопнули, — замѣтилъ Скворчикъ.
Усадьба Коровайцева пропала изъ вида, только лай сторожевыхъ собакъ доносился издалека, да кое-гдѣ огоньки мелькали въ деревнѣ.
— Баринъ, — оглянулся на Черемисова Скворчикъ, — откройте головку то барынѣ, не задохлась бы, храни Богъ.
Черемисовъ приподнялъ съ подушекъ закутанную Катерину Андреевну, а Глафира быстро достала изъ-подъ полы большой ковровый платокъ и ловко, привычными руками накрыла имъ голову барыни, завязавъ концы на шеѣ и запахнувъ пушистый салопъ.
Катерина Андреевна жадно вдохнула въ себя свѣжій воздухъ и сѣла, съ ужасомъ озираясъ. Снѣжная равнина разстилалась кругомъ; рядомъ съ Катериной Андреевной торчало взволнованное, но радостное лицо Глафиры, напротивъ сидѣла мужская фигура, закрытая до самаго лба медвѣжьей шубой. Тройка мчалась во весь духъ, и широкія сани, доверху наполненныя сѣномъ, покрытымъ ковромъ и подушками, ныряли въ ухабахъ или скользили по ровному мѣсту.
