Паола Маршалл - Секретная миссия
— Нет, не надо, это просто мигрень, уже прошло, — произнесла Друсилла, стараясь не выдать своего испуга.
Помощь пришла неожиданно. Холодный голос произнес:
— Сэр, позвольте мне, как старому другу, отвести миссис Фолкнер в дом.
Это был лорд Девениш, и никого другого, столь похожего на доброго самаритянина, Друсилла не могла себе вообразить.
Она с готовностью оперлась на его руку. Пастор Лоусон поклонился и неохотно отошел, а Девениш провел Друсиллу в дом.
— Мне показалось — такое у вас было лицо, — что с вами происходит нечто похожее на случившееся в саду.
— Так оно и было. Но я солгала пастору, сказав, что у меня бывают такие приступы. Ничего подобного у меня никогда не было.
— Не было? — Девениш огляделся. — Я думаю, где бы мы могли спокойно поговорить. Наверное, в библиотеке. Кажется, сюда. Нас тут никто не потревожит, я уверен. Все эти гости что-то не показались мне большими поклонниками чтения, им хотя бы азбуку осилить. — (Друсилла, не удержавшись, рассмеялась.) — Ну вот вам уже и лучше, — подбодрил он ее, похлопывая по руке. — Добрый смех исцеляет многие недуги. Могу я узнать, над чем вы смеялись на этот раз?
— О, эти ваши ужасные замечания… Вы всем говорите такие вещи или только мне, как привилегированному лицу?
Девениш подвел Друсиллу к массивному столу и усадил.
— Здесь удобнее, чем я ожидал, — заметил он одобрительно. — И еще. Я заметил, что мои остроты нравятся вам, особенно когда мы наедине. Когда я говорю их в компании, вы, стараясь сохранить свое реноме безгрешной молодой вдовы, постоянно подавляете желание засмеяться.
Надо было пристально следить за ней, чтобы настолько изучить ее, подумалось Друсилле.
Девениш между тем рассматривал книги. Достав из шкафа какой-то фолиант, он углубился в чтение. Нет, такого многоопытного, столь превосходно владеющего собой человека ей встречать не доводилось. Рядом с ним все казались неоперившимися юнцами.
— Как вы считаете, — повернувшись, весело заговорил он, — прав ли я, найдя странным тот факт, что мистер Харрингтон хранит в своей библиотеке столь большое количество книг по теологии? Ладно бы тут были Том Пейн и Руссо, ведь якобинцы вроде Харрингтона их просто боготворят, но здесь целое собрание книг по эзотерике, притом читаных — перечитаных. — Он указал на шкаф.
— Может быть, они ему достались в наследство? — предположила Друсилла.
— Возможно, — сказал Девениш. — Но многие изданы недавно. Не люблю я загадок. — Он поставил фолиант на место и пошел к другой стене, посмотреть, что стоит там. — Поэзия, — объявил граф, — книжки чистенькие, словно только что из магазина. — Он снял с полки томик и, открыв его, произнес: — Лорд Байрон собственной персоной, как кстати.
Он молча полистал книгу, потом поднял голову и стал декламировать, пристально глядя на Друсиллу. Его голос был прекрасен, слова медленно текли из уст.
Она идет во всей красе,Светла, как ночь ее страны.Вся глубь небес и звезды всеВ ее очах заключены,Как солнце в утренней росе,Но только мраком смягчены.[1]
Друсилла была глубоко взволнована, а Девениш, без сомнения, этого и добивался. Он поставил книгу в шкаф, подошел к ней и, обхватив ее лицо ладонями, нежно поцеловал в глаза, вернее, в веки, поскольку она закрыла глаза в тот самый миг, когда он коснулся ее.
— Вы не представляете, как бы я хотел любить вас, прямо здесь, в библиотеке, — прошептал он, выпрямляясь.
Друсилла открыла глаза и произнесла так же тихо, как и он:
— Любить… или утолить страсть, милорд?
— Умоляю, мадам, в чем разница? — усмехнулся Девениш.
— О, вы это прекрасно знаете, милорд, и вы, и ваш лорд Байрон, при всем вашем цинизме. Любовь — это когда стремишься доставить удовольствие тому, кого любишь, а страсть думает только о себе.
Девениш постоял в раздумье, наклонив голову, лицо его приняло серьезное выражение.
— Я получил по заслугам. Но я не хотел быть развязным, сказал то, что думал. И… — Он запнулся. — Наверное, молодой Кларидж предупредил вас насчет меня. Я прав?
— Да, предупредил. — Она поднялась. — Мы отсутствуем слишком долго, люди станут говорить. Мне уже лучше. Думаю, я вас покину.
— Без поцелуя? — Было непонятно, смеется он или серьезен.
— Лучше без, — сказала она, поворачиваясь, чтобы открыть дверь.
— Не опасайтесь за вашу репутацию, — промолвил он. — Я возьму самый мудреный трактат Пейли по философии и попрошу мистера Харрингтона изложить свое мнение о нем, и он решит, что все это время я посвятил размышлениям о высоких материях.
Какое бесстыдство! Друсилла едва сдержалась, чтобы не засмеяться. Нет, надо его приструнить.
— Как я вижу, милорд, — заговорила она, — вы достаточно напрактиковались в низком обмане. Надеюсь, вы расскажете мне о беседе с нашим хозяином. Лучше, чтоб это было на людях, после ужина, если, конечно, вы прежде не напьетесь доброго вина мистера Харрингтона.
Она ушла, причем последнее слово, как всегда, осталось за ней. Девениш расхохотался и, сунув под мышку том Пейли, пошел искать хозяина. Тот был очень рад обнаружить, что милорд более серьезен, чем он предполагал, за что и вознаградил его лекцией об ошибках, допущенных его преподобием мистером Пейли в своем достойном труде.
На протяжении всей длинной проповеди лорд Девениш простоял, слегка склонив голову набок, с выражением живого интереса и восхищения, время от времени произнося: «Так, значит».
На самом же деле он думал о кратком и точном определении различия между страстью и любовью, данном миссис Друсиллой, и удивлялся, откуда в этой тихой, целомудренной деревенской женщине столько мудрости.
А о чем думала миссис Друсилла Фолкнер? Ну конечно же, о лорде Девенише!
Размышляя над его поведением, она пришла к выводу, что вкрадчивость графа слишком опасна. Тоби предостерег ее, но это нисколько не поможет ей сохранять самообладание.
А может, Тоби вовсе и не прав? Какое странное выражение появилось на лице Девениша, когда она указала на различие между любовью и страстью!
К мыслям о Девенише примешивалось еще нечто, не имевшее к их отношениям никакого касательства. Леандр Харрингтон…
Странно, но она никак не могла вспомнить, какое слово или действие Девениша натолкнуло ее на мысль, что его интерес к Леандру Харрингтону и Маршемскому аббатству продиктован не просто любопытством.
— Скажи мне, ради Бога, Хэл, что это у вас был за диспут о преподобном Пейли, и его взглядах на христианство? Вот уж не знал, что тебя интересует что-то помимо прелестной миссис Фолкнер.
— Прелестна она или нет, но уж определенно умна. Всякий раз, как я пытаюсь сделать шаг в ее направлении, она тут же отрезвляет меня выговором.
