Мишель Моран - Нефертити
— Но никто и не взглянет на мои сандалии! — возразила я.
— Еще как взглянут, — отозвалась Нефертити. — На все будут смотреть: и на твои сандалии, и на платье, и на твой съехавший набок парик. — Она неодобрительно взглянула на меня, а Мерит оторвалась от своего занятия и поправила на мне парик. — О боги, Мутни, что бы ты без меня делала?
Я вручила ей усыпанные янтарем сандалии.
— Ухаживала бы за своим садом и жила тихо-мирно.
Нефертити рассмеялась, и я улыбнулась тоже, хотя она была сегодня невыносима.
— Надеюсь, все пройдет хорошо, — с чувством произнесла я.
Сестра посерьезнела.
— Должно — либо наша семья переехала в Фивы и изменила всю свою жизнь впустую.
Послышался стук, и мать встала, чтобы отворить дверь. На пороге стоял отец с шестью стражниками. Они заглянули в комнату, и я поспешно пригладила волосы, пытаясь придать себе вид, подобающий сестре главной жены царя. Нефертити же не обратила на них никакого внимания; она сидела, закрыв глаза, и ждала, пока Мерит не нанесет на ее лицо последние штрихи сурьмой.
— Все готово?
Отец вошел в комнату, а стражники остались у двери, вглядываясь в отражение Нефертити в зеркале. Меня они даже не заметили.
— Да, почти готово, — отозвалась я.
Стражники впервые взглянули в мою сторону, а мать недовольно нахмурилась.
— Ну так не стой там. — Отец махнул рукой. — Помоги сестре.
Я покраснела.
— Чем?
— Чем угодно. Писцы ждут, и вскоре баржи поплывут в Карнак, и у нас будет новый фараон.
Я повернулась к отцу, ибо в голосе его звучала неприкрытая ирония, но он махнул рукой, веля мне пошевеливаться:
— Скорее!
Наконец Нефертити была готова. Она встала, и расшитое бисером платье заструилось до пола, а золотое ожерелье и браслеты засверкали на солнце. Нефертити взглянула на стражников, изучая их реакцию. Стражники выпрямили плечи и подтянулись. Нефертити двинулась вперед, подхватив отца под руку, и победно произнесла:
— Я рада, что мы приехали в Мальгатту.
— Не спеши приживаться здесь, — предостерег ее отец. — Аменхотеп останется в Мальгатте лишь до тех пор, пока Тийя не решит, что он готов уехать. А тогда мы отправимся в столицу Нижнего Египта, чтобы править им.
— В Мемфис? — воскликнула я. — Мы уедем в Мемфис? Навсегда?
— Навсегда — это слишком большое слово, Мутни, — отозвался отец. Мы вышли в коридор с мозаичным полом и зашагали между колонн. — Возможно, не навсегда.
— А тогда на сколько? Когда мы вернемся?
Отец посмотрел на мать, и им без слов стало ясно, что отвечать следует ей.
— Мутни, твоя сестра будет царицей Египта, — сказала она тоном, каким говорят с маленькими детьми, а не с тринадцатилетними девушками. — Когда Старший уйдет в загробный мир, Аменхотеп вернется в Фивы, чтобы принять правление и над Верхним Египтом тоже. Но пока Старший жив, мы не вернемся.
— А когда это будет? Фараон может прожить еще двадцать лет!
На это никто не ответил, и я поняла по виду моего отца, что стражники, возможно, услышали мои слова.
— Теперь, когда двор разделится, начнутся опасные игры, — понизив голос, произнес отец. — Кто останется при старом царе, а кто сделает ставку на молодого? Панахеси поедет с Кийей в Мемфис, поскольку она носит ребенка Аменхотепа. Мы, конечно же, поедем тоже. Твоя обязанность будет заключаться в том, чтобы предостерегать Нефертити от всех неприятностей.
Мы вошли в открытый дворик у дворца, где ждала процессия; мать поставила Нефертити рядом с царицей Тийей. Я схватила отца за руку, пока он тоже не ушел.
— А вдруг она не захочет меня слушать?
— Захочет, потому что она слушает тебя всегда. — Отец положил руку мне на плечо. — И потому, что ты единственная, кто честен с нею.
Процессия должна была начаться в полдень. Старший и царица Тийя — на колесницах. За ними — придворные на открытых носилках, под тонкими пологами из льна. И лишь Аменхотепу с Нефертити предстояло идти пешком, как то предписывала традиция, через весь город к барже фараона, ждущей их на фиванской пристани. Оттуда баржа должна была отплыть в Карнак. Там царственная пара вступит в ворота храма, и их коронуют как царя и царицу Нижнего Египта.
По мере того как дворик заполнялся знатью, стражники держались все более напряженно. Они нервно переминались с ноги на ногу, понимая, что, если во время процессии что-то случится, они поплатятся жизнью. Мое внимание привлек один из солдат, молодой военачальник с длинными волосами, в схенти с заложенными складками. Ипу проследила за моим взглядом и сказала:
— Военачальник Нахтмин. Всего двадцать один год. Я могу вас познакомить…
— Не смей! — выпалила я.
Ипу рассмеялась:
— Восемь лет разницы — не так уж и много!
Нефертити услышала наш смех и нахмурилась.
— Где Аменхотеп? — недовольно спросила она.
— Я бы на твоем месте не волновался, — иронически отозвался отец. — Собственной коронации он не пропустит.
Когда царевич появился, по одну руку от него шла Кийя, а по другую — ее отец, Панахеси. Оба они что-то быстро нашептывали царевичу на ухо; когда они подошли к нам, Панахеси холодно поздоровался с отцом. Потом он увидел Нефертити в диадеме царицы и скривился, словно что-то кислое съел. Но Кийя лишь улыбнулась и, прежде чем отойти от Аменхотепа, нежно коснулась его руки.
— Да будет ваше высочество благословенно в этот благоприятный день, — с тошнотворной любезностью произнесла она. — Да пребудет с тобою Атон.
Нефертити взглянула в глаза отцу. Кийя только что благословила Аменхотепа именем Атона. Вот чем она держит его.
Глаза отца заблестели.
— Держись поближе, — предупредил он меня. — В Карнаке мы пойдем до храма пешком, а там на улицах будет столько народу, сколько ты в жизни не видала.
— Это из-за коронации? — спросила я.
Но отец меня не услышал. Мой голос утонул в шуме, производимом лошадьми, колесницами и стражниками.
— Да, и из-за разошедшихся по городу слухов о явлении нового воплощения Исиды.
Я обернулась. Молодой военачальник улыбнулся мне:
— Красавица, способная исцелять прикосновением руки, — если верить дворцовым слугам.
Он протянул руку и помог мне взобраться на носилки.
— А отчего слуги так говорят?
— Ты хочешь сказать — отчего кому-то потребовалось платить слугам, чтобы они так говорили? — переспросил военачальник. — Да потому, что если твоя сестра способна завоевывать людские сердца, — пояснил он, — то ваша семья поднимется еще выше.
Носилки двинулись вперед, и молодой военачальник исчез в людском море.
