Сюзан Ховач - Богатые — такие разные

Дайана принялась рассказывать историю озерного края, а я пытался вообразить себе уголок цивилизованного мира, достаточно счастливый для того, чтобы бежать туда от двадцатого столетия.

Мы подъезжали к окраинам Норфолка.

— А где же собор? — разочарованно спросил я, глядя на холм, на котором он должен был стоять, и не видя ничего, кроме простого приземистого замка.

— На середине склона… вот он! Красивый, не правда ли? — отвечала Дайана с приводящей в ярость британской сдержанностью, и удовлетворенно вздохнула.

За массивными стенами территории собора возвышался шпиль. Серые стены виднелись за мощеным внутренним двором. Нащупывая рукой фотоаппарат так же автоматически, как и глупые американские туристы, я выскочил из машины и поспешил к воротам, чтобы полюбоваться средневековой архитектурой.

— Хотите, я проведу вас вокруг? — предложил какой-то оказавшийся рядом со мной местный житель.

Чувствуя себя точно так, как иголка в магнитном поле, я быстро направился к собору.

— Мне кажется, вы идете слишком быстро! — пыхтела рядом со мной Дайана.

Даже Питерсону пришлось прибавить шагу, чтобы поддерживать необходимое расстояние между ним и мной.

Я дошел до ворот, и магнит заработал с какой-то гипнотической силой. Я уже был не иголкой, а леммингом, и когда шел по мощеному двору, ноги мои едва касались булыжников. Для меня было непонятно мое всепоглощающее возбуждение: оно не поддавалось объяснению, но я понимал: меня ожидало что-то значительное. Дойдя до паперти, я остановился под камнем, выпиленным давным-давно безымянным каменщиком.

— Пол, подождите! Не оставляйте меня одну!

Но моя рука уже лежала на железном засове, и небольшой прямоугольник, вырезанный в массивной двери, поддался от моего нажатия.

Я вошел внутрь собора. Хор певчих репетировал странный неортодоксальный английский гимн «Иерусалим». Свет солнечных лучей проникал сквозь витражи высоко надо мной, я слышал, как в вышине парили неземные звуки, словно мрачное отражение призрака Уильяма Блэйка.

Я двинулся вперед. Над моей головой высились своды собора, и мне показалось, что я вышел из своей «борозды времени» и в ярком свете какой-то вспышки завертелись, как в калейдоскопе, прошлое, настоящее и будущее.

Я перестал ориентироваться в пространстве. Когда я закрыл глаза, за моей спиной послышался голос Дайаны:

— Пол?

Я потянулся к ее руке, как если бы ее присутствие было единственной знакомой вехой в этом чужом мире.

Хор умолк. Я слышал слабый голос регента. Атмосфера нереальности рассеивалась, и я почувствовал себя лучше.

— Расскажите мне о нем — об этом соборе — все, что знаете, — попросил я Дайану, машинально проверив карман и убедившись, что не забыл взять с собой лекарство. Она начала рассказывать о том, сколько времени строили собор, что колонны отличались друг от друга — более ранние не были так тщательно обработаны. Я сосредоточился на ее словах и добросовестно отмечал в сознании особенности алтаря, зенитного фонаря, нефа и хоров. Мы обошли крытые галереи, повосхищались каменной кладкой, и скоро я оправился настолько, что мог уже посмеиваться над своими обморочными романтическими видениями во время путешествия по окольным путям времени.

При любых обстоятельствах мой надежный здравый смысл янки всегда будет торжествовать над моим хлипким викторианским романтизмом.

— Чему вы улыбаетесь? — с любопытством спросила Дайана.

— Вспомнил свою далекую, глупую юность, когда я был романтиком-идеалистом… Боже мой, а это что такое?

Это был мемориальный камень, очень старый, вделанный в стену. Под изображенным на нем черепом были начертаны мрачные строчки:

Вы, проходящие мимо этой могилы,

Помните о смерти, ибо и вы должны умереть.

Вы сегодня такие, каким был я,

А я такой, какими станете вы.

Здесь покоится Томас Гудинг,

Ожидая Господнего Судного дня.

— Представьте себе, — со смехом заметила Дайана, — каким он, вероятно, был противным старым брюзгой!

Я повернулся в сторону и увидел прошлое, повернулся назад и увидел будущее, снова в сторону и, спотыкаясь, направился к выходу.

— Пол…

— Я ухожу.

На открытом воздухе я почувствовал себя лучше. Я стоял на залитой солнечным светом соборной площади, и мне казалось, что смерть еще очень далеко.

— Простите, — сказал я Дайане, — обычно я спокойнее отношусь к смертной ауре средневековья. Просто, наверное, я в последнее время был на слишком многих похоронах.

Не задавая никаких вопросов, она спокойно взяла меня под руку.

— Поехали в Мэллингхэм.

Мы выехали из города, переправились через реку и медленно двигались предместьями, пока наконец не выбрались на большую дорогу.

Я ничего не говорил, молчала и Дайана. Мы проезжали по пасторальной, ничем не примечательной сельской местности, и настроение у меня улучшилось, ко мне вернулось ощущение времени, возвращая меня к реальности совершенно иного, по сравнению с атмосферой собора, мира. Проезжая по мосту недалеко от Вроксхэма, я видел, как кипела жизнь на реке. Вниз и вверх по течению сновали яхты и зашедшие сюда морские суда, прогулочные лодки и многовесельные шлюпки, и, хотя Дайана безразличным голосом проговорила: «Это торговая часть озер, а Вроксхэм курортный город», — меня снова стала околдовывать магия. На этот раз я не старался хитрить с собой и оставаться прагматичным, я вновь вернулся к своему романтическому представлению о времени, и, когда дорога пошла по болотистой местности, я увидел посреди полей паруса, хотя воды и не было видно. Лодки словно плыли по суше, и я пристально разглядывал этот таинственный мираж. Мне виделась суша, над которой господствует вода, и воды, окружавшие сушу, разделяя ее на сотни отдельных феодальных владений. Мы пронеслись через Хорнинг («Квайт после войны утратил свою самобытность», — с недовольством в голосе отметила Дайана) и переехали реку Энт по Ладхэмскому мосту, где призрачно устремлялись к небу две ветряные мельницы, от одной из которых остался лишь каркас.

Теперь мы уже ехали к Поттер Хайхэму.

Несколько южнее Хиклинга мы утратили ощущение современности. Над болотами покачивался от ветра камыш, где-то вдали белели паруса, а на бескрайнее небо наползали огромные тучи.

— Опять ветряные мельницы! — заговорил я в первый раз за полчаса, сидя на самом краю сиденья.

— Это осушительные установки. Они предотвращают затопление земли во время паводков.

Я не отрывал глаз от медленно вращавшихся крыльев ближайшей установки. По-прежнему сияло солнце. В лугах скот мирно щипал траву. Из-под крыш, крытых необычно темной соломой, выглядывали небольшие коттеджи.