Мэри Элизабет Брэддон - Кровавое наследство
— Доставьте нам удовольствие послушать вас! — сказала она.
Виолетта села за фортепиано и после коротких прелюдий, которые вполне доказывали, насколько развита в ее тоненьких пальчиках техника, спела итальянскую арию, в которой очень выгодно выказался ее голос.
— Отлично! — воскликнула мистрисс Тревор. — Вы ведь также умеете рисовать?
Виолетта открыла свой портфель и вынула из него несколько рисунков.
— Прекрасно, — сказала мистрисс Тревор, бросив на них небрежный взгляд, — и вы, конечно, говорите по-французски, немецки и итальянски, ибо я в своей публикации требовала этих познаний?
Виолетта ответила, что в совершенстве владеет этими тремя языками.
— И рекомендация о вас, надеюсь, хороша?
— Вы можете узнать обо мне у мистера Мортона, священника того округа, в котором я жила при жизни моего отца.
— Очень хорошо! — сказала пышная вдова, пока Виолетта передавала ей адрес своего духовника в Гампшире. — Я сегодня же напишу ему и нисколько не сомневаюсь, что ответ будет удовлетворительный. Итак, мы можем сейчас же со всем покончить. Сегодня среда, ответ мистера Мортона я могу получить в пятницу, а в понедельник вы уже можете начать занятия с моими дочерьми. До свидания! Позвони, Анастасия!
Виолетта подошла было к дверям, но нерешительно остановилась.
— Остается еще один вопрос, мистрисс, — робко сказала она. — Какая плата?
— Да, да! — воскликнула мистрисс Тревор. — В самом деле, я и забыла! Вы хотите условиться насчет платы? Совершенно верно. Плату, мисс Вестфорд, я назначаю по десять шиллингов в неделю.
— И сколько уроков? — спросила Виолетта.
— Начиная каждый день с девяти часов утра до двух пополудни, чтобы дать вам время спокойно обедать с своим семейством, — сказала мистрисс Тревор, снисходительно улыбаясь.
От девяти часов утра до двух пополудни, за десять шиллингов пенса в неделю! Виолетта вздохнула, вспомнив цену, которую платили ее учителям, и время, и труд, потраченные на ее образование.
— Может быть, вам мои условия не нравятся? — спросила кроткая мистрисс Тревор резко.
— О нет, мистрисс, я вполне довольна.
— И вы принимаете их?
— Да, мистрисс.
— В таком случае, я полагаюсь на вас, и вы можете начать уже с понедельника, конечно, с тем условием, что ответ мистера Мортона будет удовлетворительный.
— Я не боюсь противного, мистрисс, прощайте.
Почти счастливая вышла Виолетта из кабинета знатной дамы — десять шиллингов спасали их семейство от голодной смерти. Десять шиллингов в неделю предложила образованной учительнице госпожа Тревор, которая платила, не колеблясь, пять фунтов стерлингов за фаянсовую чашку! Торжествуя, она обратилась к своей старшей дочери и сказала:
— Я полагаю, что это дело было хорошо обделано! Десять шиллингов в неделю! Эта молодая особа, милая Анастасия, стоит по крайней мере сто гиней в год!
Младшая дочь, которая не походила на мать ни наружностью, ни характером, посмотрела на нее с упреком.
— Не жестоко ли это и далее несправедливо — предложить ей такую безделицу, когда она так много стоит? — сказала она.
— Жестоко, несправедливо? — повторила мистрис Тревор. — Ты ничего не понимаешь, дитя мое, и в жизни не сумеешь заключить выгодных сделок.
12
В понедельник по утру, Виолетта позвонила у одного из домов, находящихся в Регент-Парке. Служанка провела ее в маленькую комнатку, мрачную и холодную, меблированную скудно и совершенно отличную от блестящего будуара мистрисс Тревор. Виолетта приступила к выполнению своих обязанностей, но скоро убедилась в сомнительности их успеха. Анастасия Тревор, несмотря на хорошие способности, была ленива, а Теодорина, при совершенном отсутствии способностей, старалась извлекать всевозможную пользу из уроков наставницы.
— Вы найдете меня весьма малосведущей, мисс Вестфорд, — сказала она, — но не сомневайтесь в моем искреннем желании трудиться.
— Я и не сомневаюсь в нем, — кротко отвечала Виолетта.
Она занималась каждый день преподаванием различных предметов своим ученицам и не роптала на тяжесть своей жизни. Ее мирили с ней возможность относить в последний день недели десять шиллингов в квартиру своей матери. Обстоятельства Лионеля приняли тоже лучший оборот с получением места переписчика в конторе адвоката — хотя вознаграждение было самое скудное, он был ему рад. Мистрисс Вестфорд работала в свою очередь, и все они были почти счастливы возможностью трудиться один для другого. Но и это грустное счастье продолжалось недолго. Недель через шесть после вступления Виолетты в дом мистрисс Тревор, последняя предложила ей участвовать в вечере, назначенном на той же неделе, и хотя это участие не радовало Виолетту, она не могла от него отказаться из опасения обидеть мистрисс Тревор.
Вечер этот настал. Виолетта пришла в траурном платье, резко контрастирующем с яркой белизной ее прекрасных плеч, Теодорина была одета просто, в беленьком платье, но Анастасия явилась в самом блистательном наряде и была действительно поразительно хороша.
Собралось уже много гостей, когда Виолетта со своими воспитанницами вошла в зал. В числе этих гостей было несколько так называемых выгодных партий: одной из них был банкир Руперт Гудвин, которого мистрисс Тревор ловила для себя, другой — сэр Гарольд Ивра, которого она прочила в женихи Анастасии. Сэр Гарольд был молод и очень богат, а Анастасия — светская красивая девушка. Мистрисс Тревор была заранее уверена в успехе. Но каково же было ее разочарование, когда сэр Гарольд, почти не обращая внимания на ее дочь, увлекся, по-видимому, прекрасной наружностью ее наставницы. Мистрисс Тревор закусила себе губы до крови.
Виолетта не замечала выразительных взглядов молодого баронета, и ее кроткие и робкие ответы скоро прекратили разговор, который начал с ней сэр Гарольд.
Наступила наконец и минута, ожидаемая так нетерпеливо мистрисс Тревор и Анастасией: Виолетта села за инструмент, чтобы аккомпанировать пению Анастасии. Последняя окинула торжествующим взглядом общество, гордая сознанием своей красоты. Сэр Гарольд в раздумье смотрел на нее. Одобрительный шепот пронесся в собрании, когда Виолетта сыграла прелюдию. У Анастасии было отличное сопрано, но отсутствие выражения портило впечатление от ее прекрасного голоса. Мистрисс Тревор, говорившая в другой комнате с Рупертом Гудвином, пригласила его пойти послушать пение, и оба стали в дверях, так что и фортепиано, и лица пианистки и певицы были им хорошо видны. При взгляде на прекрасное и задумчивое лицо Виолетты Гудвин побледнел.