Джил Грегори - Маргаритки на ветру
Бэр, казалось, заполнял собой весь садик, в котором среди раскидистых дубов и стройных кленов на затейливых клумбах цвели розы с бело-голубыми фиалками и журчал выложенный мрамором фонтан. Он ходил взад-вперед, щеголяя черным костюмом, крахмальным воротничком и новым черным котелком.
– Ты уверена, Реб? В библиотеке, где я тебя нашел, ты сидела одна, а остальные сидели за столами вместе.
– Моих подруг сегодня нет в школе. Они поехали в музей, – соврала она.
Бэр пристально взглянул на дочь, присел рядом на скамейку, ласково взял ее худенькую руку и легонько сжал пальчики в своей огромной ладони.
– Эх-хе-хе. Скажи, Реб, ты знаешь, как обходиться с тем, кто доставляет тебе неприятности? Сожми кулачки да врежь хорошенько. Запомнила?
– Запомнила, Бэр. – Ей и не нужно было запоминать, на прошлой неделе она поставила Энели Карутерс здоровенный синяк под глазом, за что ее наказали на целый месяц. – Да ты зря волнуешься, – поспешила она успокоить отца и в порыве нежности обняла его за шею, вдохнув знакомый запах табака. – У меня все прекрасно.
Но Ребекка знала, что он все равно будет волноваться. Он всегда за нее волновался. И она любила его за это, бесконечно дорожила его приездами раза два-три в год, хотя шушуканье за спиной и насмешки после каждого нового визита становились еще злее.
Ей нравилось, что Бэр не похож на других отцов, всегда торжественных, строгих, чванливых, скучных. И какое имеет значение, что он выглядел как разбойник, громадный, опасный человек с зычным голосом и раскатистым смехом?
Он был для нее всем и любил ее больше жизни. А разве есть на свете что-нибудь более ценное?
Поэтому Ребекка солгала (в конце концов, он ведь научил ее лгать), притворившись, что у мисс Райт ей живется хорошо, но на самом деле она все время чувствовала себя изгоем среди заносчивых девочек из богатых семей Бостона. Учителя не любили ее за непоседливость, за ерзание на стуле во время уроков, за то, что плевалась в Энели и рисовала смешные карикатуры на заместителя директрисы. На их отношение никак не влияло то, что Ребекка первая ученица в классе, что она легко и быстро запоминает уроки, что у нее выдающиеся способности к музыке, литературе, латыни. Ее бы назвали «синим чулком», не будь она таким буйным, колючим сорванцом.
Ее награждали эпитетами похлеще: безобразная, драчливая, неловкая, испорченная, неисправимая.
Но Бэру она никогда не жаловалась. Он бы страшно огорчился. Ведь ему хотелось, чтобы дочь жила в безопасном месте, где смогла бы учиться, стать настоящей леди, привыкнуть к жизни без стрельбы, взрывов динамита, без людей типа Нила Стоунера. Инстинктивно Ребекка все это понимала, ее трогала его забота, поэтому она никогда не жаловалась, что страдает от одиночества, что никто не хочет с ней дружить, что совершенно несчастлива.
По ночам ей снилось, что она снова в банде, несется на коне по аризонской пустыне, обгоняя ветер, свободная от злых, осуждающих учительских взглядов. В этом сне Бэр мчался с ней наперегонки, улыбался ей, она была счастлива, но затем, и это происходило слишком часто, Бэр вдруг куда-то исчезал, все остальные тоже. Она оказывалась совсем одна на берегу бушующей реки, ее ноги оплетала высокая трава, не давая пошевелиться. Внезапно над ней склонялось жестокое лицо Нила Стоунера, который пытался схватить ее, а она не могла бежать, начинала задыхаться, рвалась из цепких трав… или его рук… и с криком просыпалась.
– Не кричи.
Потная мужская рука легла ей на лицо, зажав нос и рот, поэтому Ребекка не могла не только кричать, но и дышать. Она все же попыталась крикнуть. Это была инстинктивная реакция, порожденная страхом.
Он выругался. Пальцы впились в щеки, ладонь больно надавила на губы.
– Не ори! – рявкнул он. – Я же тебе сказал. Никто не услышит, но я не выношу женских воплей. Мне легче убить тебя, чем слышать твой визг, понятно?
Ребекка беспомощно кивнула, чуть живая от страха. Она лежала неподвижно, с ужасом глядя на человека, который придавил ее к кровати, и молила Бога, чтобы ей позволили глотнуть воздуха.
В комнате было темно, лишь сквозь занавески пробивался слабый лунный свет. Она смогла различить только небритые скулы, маленькие сверкающие глазки и длинные сальные волосы.
«Нет. Пожалуйста, нет. Пусть это не случится. Пусть он ко мне не прикасается».
– Не будешь визжать?
Ребекка снова кивнула, насколько позволяло ей ее положение.
Удовлетворенно хмыкнув, он убрал руку, а она глубоко вздохнула и с трудом подавила тошноту, когда почувствовала запах давно немытого тела. Этот запах был даже чудовищнее его внешности.
– Кто вы? – прохрипела она.
– Вопросы буду задавать я, крошка. Откуда-то из глубины сознания сквозь ужас и страшные воспоминания пробился непокорный дух, и она спросила с вызовом:
– Так чего же вы ждете?
– Ах ты маленькая гордячка, – сказал вполголоса незнакомец и наотмашь ударил ее по лицу.
В глазах потемнело от боли, заплясали красные искорки, лицо незнакомца расплылось в сером тумане.
– Если не уймешься и не будешь меня слушать, получишь еще раз. Я Фесс Джонс. Меня послал Нил Стоунер. Держу пари, ты про меня слышала.
Да, она слышала. Фесс Джонс – отъявленный негодяй, хладнокровный убийца, бандит. На его совести восемь мужчин и две женщины, а может, еще и больше. На востоке, откуда Джонс родом, о нем шла дурная слава. Газеты писали о нем как о самом жестоком преступнике Дикого Запада, называя его Пещерным Фессом.
– Стоунеру нужен серебряный рудник, который завещал тебе папочка. И я с Нили заодно. Мы, понимаешь, компаньоны, детка, и поделим доход с рудника пополам. Если отдашь нам бумаги и карту, тогда у тебя, крошка, есть шанс остаться в живых.
«Значит, он пришел за документами на рудник. Ему нужен рудник. Он не насильник», – подумала Ребекка, борясь с леденящим ужасом.
«Дерринджер» под подушкой недоступен, она не сумеет его вытащить, Фесс обязательно заметит. У нее пересохло во рту. Девушка пыталась собраться с мыслями и решить, как ей действовать, но боль от удара мешала соображать.
– Ну? – Джонс ткнул ее пальцем в бок. – Давай говори. Где бумаги?
Ребекка выдержала его дикий взгляд, пытаясь выглядеть спокойной и уверенной, хотя таковой себя отнюдь не чувствовала, беспомощно лежа перед грязным убийцей, склонившимся над ней.
– Стоунер уже посылал ко мне человека и должен знать, что у меня нет никаких бумаг. Про карту я тоже ничего не знаю. – Ребекке стоило неимоверных усилий честно и простодушно смотреть в его дьявольские глаза. Она сдерживала лихорадочное биение сердца и заставляла себя говорить медленно. – Мистер Джонс, если бы у меня было то, что вам нужно, я бы отдала. Правда. Но Бэр никогда не говорил мне про рудник, и его поверенный тоже. Неужели вы не понимаете? Это одни выдумки. Сплошные выдумки и больше ничего. Так что, пожалуйста, уходите и оставьте меня в покое.
