Лиз Карлайл - Леди и авантюрист
Ответ пришел мгновенно. Набралась она таких слов не от кого иного, как от Бентли. Первый и, до сегодняшнего утра, последний раз она отпустила подобное ругательство как раз в его адрес, в пылу отвратительной перепалки. Ее младший братец без разрешения увел из конюшни ее любимого гунтера – верховую лошадь, тренированную для охоты, гнал ее во весь опор десять миль напропалую, а заведя ее по возвращении в стойло, даже не подумал обтереть взмыленное животное. Ссора вспыхнула во время обеда. Кэтрин в то время исполнилось уже шестнадцать, и отличалась она не меньшим своеволием, чем ее брат. Без материнского пригляда росли они жуткими негодниками, не знавшими удержу в проделках и проказах. Сцепившись в распре, они затеяли между собой отвратительную перепалку с оскорблениями и колкостями и настолько озлобились, что разнять их не могли даже строгие одергивания их старшего брата Кэма. Пререкания заходили все дальше и дальше, пока она, в конце концов, не выдала то самое словечко.
Последняя тирада закончилась безмерным унижением – первой в ее жизни порки. Отец, который обычно замечал присутствие дочери только тогда, когда нужно было ее наказать, выбрал свой лучший хлыст для верховой езды и протянул его домоправительнице, присовокупив недвусмысленные распоряжения. «Неисправимая грубиянка»; – пробурчал он, когда по дому разнеслись слезные вопли, свистящие удары хлыста и громогласные проклятия. Лишь из-за неопытности миссис Наффлз в подобного рода экзекуциях Кэтрин могла с грехом пополам сидеть. Тем не менее, после порки Рэндольф Ратледж потерял то немногое, что еще позволяло ему управляться со своей единственной дочерью. Так что год спустя она одолела вялые возражения отца и добилась от него разрешения выйти замуж за Уилла Вудвея. Возможно, папа, оглядываясь на прошлое, счел, что таким образом он раз и навсегда избавится от нее.
Но сейчас! Господи, что ей делать? Извинений от нее не дождутся! Мистер де Роуэн оскорбил ее самым отвратительным образом. Пусть он жарится в аду!
Внезапно солнце, только что светившее приглушенным светом сквозь дымку раннего утра, бросилось в глаза, ярко засияло. Голова у Кэтрин начала наливаться тупой болью.
Да что за чертовщина! За всю свою жизнь Кэтрин ни разу не чувствовала себя так скверно, даже когда умер Уилл. Ей вдруг пришло в голову, что он и устроил преследующие ее неурядицы. Черт возьми, да как он посмел так безоглядно сглупить – взять и вот так просто умереть? Они же дали клятву заботиться друг о друге! Как он посмел бросить ее одну? Ее снова охватили возмущение и страх.
Боже мой, кто бы знал, какой сломленной она сейчас себя чувствовала! Кэтрин уронила руки и больно ударилась о стоявший рядом с окном сервант. От головной боли к горлу подступала тошнота. Она медленно направилась через весь дом к лестнице на второй этаж, поднявшись в спасительный полумрак своей спальни.
Де Роуэн, несмотря на то, что рано утром завернул в Гайд-парк, пришел к себе контору задолго до появления самого младшего из клерков. Однако, усевшись в кресло, он обнаружил, что его снедает беспокойство, мешая сосредоточиться на бумагах. Он с негодованием оттолкнул в сторону кипу папок, которые Фитершоу оставил ему на столе. Находиться сегодня в четырех стенах становилось еще невыносимее, чем прежде. С четверть часа он безуспешно боролся с неодолимым стремлением без оглядки броситься в круговерть лондонского утра, где его безнадежно дожидалась настоящая увлекательная работа вместо копания в пустопорожних бумажных кипах. В конце концов, он бросил предложения по укреплению уголовного законодательства в верхний ящик стола, со стуком его задвинул и с громким топотом стремительно промчался вниз по двум лестничным пролетам, выскочив в заполненный суетой весенний солнечный день.
В глубине души де Роуэн прекрасно знал, что именно повлекло его на шумные улицы Вестминстера. Он сознавал свою вину. Сегодня утром он нанес глубокую, причем обдуманную обиду. Нет, в отношении себя он вовсе не обманывался. Ему хорошо известно, что многие считали его бесчувственным и грубым, и нельзя сказать, что такие обвинения беспочвенны. Он не уставал повторять, что сама по себе его работа требует определенного бессердечия. Но сегодня утром он вел себя гораздо бессердечнее. Такого за ним раньше не водилось.
Не замечая ничего вокруг, де Роуэн проталкивался через утреннюю толчею лондонских улиц. На сенном рынке, уже забитом подводами и повозками, с которых выгружались доставленные товары, пахло вперемешку горячими мясными пирожками и лошадиным навозом. Вдоль мостовой, расталкивая друг друга, спешили по своим делам клерки и торговцы. То там, то тут знакомые уличные подметальщики и лавочники весело здоровались с де Роуэном, который всякий раз вежливо притрагивался рукой к полям шляпы и продолжал свой путь. Неподалеку от Риджент-серкус он прошел мимо своей излюбленной кофейни, однако на сей раз дразнящий аромат свежезаваренного кофе его не соблазнил. На следующем углу он задержался. Перед витриной лавки стояли две очаровательные женщины, оживленно жестикулируя и наперебой отдавая приказания копошившейся за стеклом маленькой девочке, которая раскладывала изящные дамские шляпки.
– Нет-нет, тюрбан для оперы лучше на самый верх, – замахала рукой первая из дам. – Аккуратнее, Мэри, там же перья! Не вздумай поломать мне перья!
Вторая дама отвела взгляд от витрины и заметила остановившегося неподалеку де Роуэна.
– Доброго вам утра, мистер де Роуэн, – негромко поздоровалась она и бесстыдно уперлась рукой в бедро, – где вы пропадали?
Ее старшая сестра резко обернулась.
– Веди себя прилично, Люси Леонард! – резко бросила она. – Если мистер де Роуэн пожелает нанести визит, так он внутрь зайдет и не станет трещать как сорока посреди улицы.
Де Роуэн вежливо приподнял шляпу и исхитрился широко улыбнуться.
– Доброе утро, миссис Элден, доброе утро, миссис Леонард. Торговля идет хорошо?
– И не говорите, мистер де Роуэн! – Айрин Элден с несчастным видом воздела руки. – Сезон в самом разгаре, рук не хватает!
Дав последние указания девочке в витрине, она, шурша платьем, торопливо прошествовала в лавку.
Ее сестра, похоже, вовсе не горела желанием отправиться следом за ней. Де Роуэн прекрасно знал, что для Люси он стал героем-победителем. Четыре месяца назад ему удалось уберечь симпатичную вдову от ограбления, когда та несла из лавки домой недельную выручку. С тех пор она не упускала малейшей возможности пофлиртовать с ним. Он несколько раз приглашал ее на прогулку, и два раза они даже целовались. Поцелуи она щедро и самозабвенно возвращала, позволяя его рукам путешествовать там, где им хотелось.
