Элизабет Чедвик - Зимняя мантия
Он посмотрел на молодого графа одновременно умным и безжалостным взглядом.
– Такова участь предводителя. Необходимо принимать суровые решения и подчинять людей своей воле. Я не оправдываюсь перед вами, просто объясняю, какова роль короля в военное время.
– Зачем же вы это делаете, сир? – спросил Уолтеф.
– Потому что вы феодал и сын феодала. Потому что вы не участвовали в сражениях и ваши способности не прошли проверки.
Уолтеф покраснел.
– Я уже год у вас в заложниках. Как я могу пройти испытание, если я болтаюсь при дворе?
Вильгельм не сводил с него темных глаз.
– Все дело в доверии, верно? Если я отпущу поводок, дам вам свободу, останетесь ли вы мне верны или соберете армию и выступите против меня? Я не сомневаюсь, что ваши друзья наточат свои мечи, как только окажутся на свободе.
– Вы отпустите меня, сир? – с надеждой в голосе спросил Уолтеф.
– Я этого не сказал. Я сказал, что все дело в доверии. Вам можно доверять, Уолтеф?
– Я поклялся вам на Рождество в Вестминстере, сир.
– Вместе с другими. Я не о клятве сейчас говорю, а о доверии.
Уолтеф откашлялся. Можно ли ему доверять? Сможет ли он следовать за человеком, который способен ослепить юношу из политической выгоды? Если сможет, то, возможно, Вильгельм отдаст ему Джудит.
– Мне можно доверять, сир, – хрипло произнес он. – Только отпустите меня, и я вам докажу.
Вильгельм задумчиво потер ладонью подбородок.
– Останетесь с нами, пока мы не возьмем Эксетер, затем я отпущу вас до пасхального пира в Вестминстере.
Радость переполнила Уолтефа, прогнав все сомнения. Только позже он вспомнил Осрика и почувствовал стыд за то, что надежда на свободу так легко победила его отвращение к поступку Вильгельма.
Эксетер пал, когда стена рухнула и нормандская кавалерия ворвалась в пролом, заставив жителей капитулировать. Вильгельм направил в город самые свои дисциплинированные войска. Он хотел избежать грабежей, поджогов и насилия. Фламандский торговец, пойманный за мародерство, был без промедления казнен.
Уолтеф наблюдал, как мастерски Вильгельм взял город. Население теперь молило Вильгельма о пощаде, и он был милостив к побежденным. Люди поверили, что их не убьют, не сожгут их дома и что все будет в порядке. Пусть Вильгельм нормандец, но он заслужил право стать их королем.
Остатки семьи Гарольда Годвинссона в последний момент скрылись на лодке, но Вильгельм отнесся к этому событию равнодушно. Они не представляли для него опасности. Самые достойные противники пали на поле битвы при Гастингсе.
Верный слову, Вильгельм отпустил Уолтефа и вернул ему его земли. Эдгар и Моркар были вне себя от ярости, но сделать ничего не могли. Угрожавшим покинуть Вильгельма без разрешения учтиво, но твердо посоветовали не предпринимать таких попыток. Вильгельм все еще обнадеживал Эдгара обещанием отдать за него Агату, но не торопился выполнить свое обещание. Возможно, позже, намекал он, после пасхального пира.
– Ты, видать, основательно лизал ему задницу, – издевался Моркар, когда Уолтеф садился на своего коня.
– Мои владения не так велики, как твои или Эдгара, – пояснил Уолтеф. – К тому же это только испытание. Если я его предам, Вильгельм бросит меня в самую глубокую из своих темниц.
– Пользуйся его благосклонностью, пока есть возможность, сын Сиварда, – добавил Эдгар, – это ненадолго.
Говорить больше было не о чем. Уолтеф щелкнул языком – лошадь послушно двинулась к воротам Эксетера. Он ехал домой.
Глава 7
Заря окрасила небо и море в серебряные и жемчужные тона. Ветер трепал паруса нормандских кораблей, приближавшихся к туманным берегам Англии.
Симон стоял на палубе, глядя на землю, которая постепенно приближалась. Нога ныла, но он уже привык к этой боли и обращал на нее внимание, только когда голова его не была занята чем-то. Сейчас он был слишком возбужден, чтобы замечать боль. Он почти не спал ночью, размышляя о своем будущем.
Герцог Вильгельм подавил восстание в Англии, угрозу со стороны датчан удалось предотвратить с помощью дипломатических переговоров, поэтому он разрешил своей семье приехать. Графиня Матильда должна была стать королевой Англии в Вестминстерском аббатстве. Симон уговорил отца взять его с собой, обещая помогать, а не мешать. Он мог ходить, ездить верхом, он никогда не жаловался.
– Только чтобы ты больше не надоедал, – наконец с улыбкой согласился отец.
Это было первое морское путешествие Симона. Его слегка мутило, но он держался. Он несколько раз видел, как стошнило Руфуса и других сыновей Вильгельма на соседнем корабле. Симон радовался, что находится не с ними. До него доносились пьяные вопли сыновей Вильгельма. Заводилой, однако, был Робер де Беллем, сын великого графа Роджера Монтгомери, который не был родственником Вильгельма. Юноша был внешне необыкновенно красив, но Симон по собственному горькому опыту знал, насколько Робер жесток и порочен. Больше всего он любил причинять людям боль и унижать их, а Симон со своей искалеченной ногой был легкой мишенью для его издевательств. Сегодня он был в безопасности, чего нельзя было сказать о заике и недотепе Руфусе.
Симон вдохнул соленый морской воздух и, повернувшись, увидел, как из-под навеса выходит леди Джудит. Она слегка ему кивнула, но не произнесла ни слова.
Симон знал, что он ей не по душе. Вышивку она подарила ему не из доброты, а из чувства вины.
Он надеялся, что встретит при дворе Уолтефа. Ему хотелось похвастать, каких успехов он добился со времени их последней встречи. Научился прилично ходить, стал понятно писать и мог уже играть на дудочке.
Джудит ненавидела морские путешествия. Она содрогалась при мысли, что от бездонной глубины ее отделяет всего лишь тонкий слой дерева. Ее раздражало, что Симона посадили на корабль, который вез женщин. Его хромая походка постоянно напоминала ей о ее вине, а когда он смотрел на нее своими рыжими глазами, она едва сдерживалась, чтобы не закричать и не велеть ему убираться. Ей хотелось навсегда забыть о том, что случилось во дворе конюшни, но как это сделать, если живое напоминание о тех мгновениях постоянно у нее перед глазами?
Джудит думала об Уолтефе. Сейчас, три месяца спустя после его отъезда, она уже не могла воскресить в памяти его черты, но прекрасно помнила светлые волосы и прикосновение его губ. Ночами она просыпалась от снов, одновременно сладких и чувственных, в которых она по неопытности не могла разобраться. После них болел живот, как при месячных.
Эти три месяца она не получала вестей из Англии. Джудит понимала, что лучше от огня держаться подальше. Только дурак подходит близко, рискуя обжечься. А Джудит всегда гордилась своей рассудительностью.
