Барбара Картленд - Брак на небесах
– Надеюсь, – сказала Сэмела. – Когда я подумаю, что ты останешься один, мне хочется плакать, но я ничем не могу помочь. И Морин Хенли будет ужасно одиноко, и я тоже не могу ничем помочь. Дорогой папа, если я буду счастлива, то мне захочется, чтобы все, кого я люблю, тоже были счастливы!
Она обняла отца за шею и горячо поцеловала, затем выскользнула из спальни, рассчитывая, что дала ему пищу для размышлений и потому вряд ли он быстро заснет.
На следующий день, вместо сближения, Морин Хенли и отец, казалось, прилагают все силы к тому, чтобы не встречаться. За целый день они обменялись разве что несколькими ничего не значащими фразами.
К обеду граф не явился, и лишь за ужином они сошлись вместе, чтобы отведать изумительных блюд, которые по заказу Морин прислали из ее дома.
К удивлению хозяина, к столу было подано шампанское вместо кларета, который они пили теперь каждый вечер.
– К чему это? – спросил он, увидев бутылку в ведерке со льдом, принесенную Сэмелой.
– Когда я консультировалась с доктором, – ответила Морин, – он сказал, что кларет очень помог моему здоровью и теперь я снова могу перейти к легким напиткам. А поскольку я не люблю белое вино – кислятина какая-то! – то по его рецепту я решила перейти на шампанское, и вы должны сказать, удачен ли мой выбор.
Она говорила с таким невинным видом, что у графа исчезло всякое подозрение и он без лишних слов откупорил бутылку и наполнил бокалы.
– Поскольку мы впервые с вами пьем шампанское, думаю, нужно выпить за здоровье Сэмелы. Я молюсь о том, как, конечно, и вы, милорд, чтобы она была очень, очень счастлива.
– Конечно, – несколько замявшись, согласился граф.
И они выпили за Сэмелу, а затем девушка сказала:
– Бесполезно… Я не в силах пойти на это… Я не оставлю папу одного!
Кенуин и Морин пристально смотрели на нее, а она продолжала:
– Я думала, что смогу уехать и без меня все будет идти своим чередом… Но я понимаю, что супруги Бригсток слишком стары и больны, чтобы справиться даже с одной десятой той работы, которую выполняю я… и было бы чересчур жестоко и эгоистично, если бы я стала думать только о своем счастье… и оставила папу здесь без… нормальной еды, в пыли и запустении.
Затем Сэмела обратилась к отцу.
– Прошу тебя, папа, пошли грума передать маркизе, что я… передумала. Я остаюсь с тобой, а герцогу придется подыскать себе другую невесту.
Она выскочила из-за стола и выбежала из столовой.
Морин Хенли поставила на место бокал, а граф молча продолжал глядеть на стул, на котором сидела дочь, словно не веря тому, что она сказала. Потом он проговорил:
– Она так нервничает потому, что свадьба готовится в страшной спешке. Утром она придет в себя.
– Нервы у Сэмелы в порядке, я вполне понимаю вашу дочь.
– Это ясно, ясно! Но я ничего не могу поделать.
Наступило молчание, и поскольку Морин ничего больше не говорила, граф сам нарушил его:
– Что я могу сделать? Вы же видите, в каком я положении.
– Сэмела это понимает, поэтому-то она и не может бросить вас одного.
– Ей придется это сделать, – резко сказал он. – Я был удивлен, когда она согласилась на этот брак, хотя Бакхерст, как вы, вероятно, знаете, не только сказочно богат, но и великий спортсмен. Нельзя не восторгаться человеком, который дважды выигрывал «Дерби»[5] и, по всей видимости, в этом году выиграет Золотой кубок.
Морин молчала, и он продолжил:
– Мальчишкой я несколько раз бывал в Бакхерст-парке. Это потрясающее место, а поместье содержится в образцовом порядке. У Сэмелы там будет все – буквально все!
– Но ведь она будет волноваться за вас.
– Вам следует переговорить с ней.
– Вряд ли она меня послушает.
Снова наступило молчание. Затем Морин неуверенно сказала:
– Мне думается, что Сэмела – когда она позвала меня приехать сюда, – надеялась… что я смогу… помочь вам.
Хотя она говорила еле слышно, ей казалось, что ее слова разносятся далеко за пределы комнаты. Граф хрипло ответил:
– Вы должны знать, какие чувства я испытываю к вам уже давно, но мне нечего вам предложить – буквально нечего!
Морин молчала. Слова застряли у нее в горле. Она мягко положила руку ладонью кверху на стол.
Рука Кенуина накрыла ее, и она почувствовала, что его пальцы крепко сжимают ее ладонь. Затем граф сказал:
– Вы мне нужны – вы знаете это, но я чувствую себя униженно и меня одолевает стыд, что мне нечего предложить вам.
У Морин наконец прорезался голос:
– Мне достаточно того, что вы предлагаете самый прекрасный дом в Англии и… себя!
А в это время Сэмела молилась в своей спальне.
Она чувствовала, что сделала все, что в ее силах, и теперь оставалось ждать лишь Божьей помощи.
Она была уверена, что проницательность ее не обманывает: Морин любит отца, а отец – ее, может быть, не так, как он любил ее мать, но хотя бы как чудесного товарища и мягкого, славного человека.
Оглядываясь назад, Сэмела подумала, что в последние годы ей следовало убедить отца активнее участвовать в делах графства и больше времени проводить с друзьями.
Ей нужно было отмести его возражения и приглашать больше гостей в Прайори, даже если они не имели возможности угостить их как следует.
Настоящие друзья не обращали бы внимания, что они едят и пьют, если бы имели возможность говорить с отцом и чувствовать, как он умен, интеллигентен и обаятелен.
Оправданием служила лишь ее молодость. И она настолько радовалась тому, что они счастливы вдвоем с отцом, что не понимала, как мужчина нуждается в женщине, которую мог бы любить и которая любила бы его.
«Кроме того, – думала она теперь, – если Господь будет милостив, то отец еще мог бы иметь сына, который унаследовал бы его титул и имение. Я знаю, если он женится на Морин, все будет хорошо», – говорила она себе и все же беспокоилась, что в последний момент гордость, характерная для Уиннов, окажется сильнее и неукротимее любви.
«Боженька, пожалуйста, помоги ему», – молилась Сэмела.
Она помнила, как часто ее молитвы находили отклик, но помнила и как столь же часто ее мольбы о том, чтобы Бог послал им денег, оставались неуслышанными.
Потом ей вдруг пришло в голову, что в данном случае одно влечет за собой другое.
Сэмела сидела у открытого окна, вглядываясь в ночное небо, на котором появились звезды. Потом ей пришло в голову, что она забыла помолиться о себе.
Она была не так глупа, чтобы не понимать: герцог, просивший ее руки, не может любить ее, ни разу не увидев.
Из книг она почерпнула сведения, что, когда дело касается королевских семей и семей знатных аристократов, их браки заключаются не по любви, а по расчету.
