Карен Рэнни - Его единственная любовь
Он женился снова, на женщине, которая была нежна и добра к нему. Патриция, как помнилось Алеку, вставала на его сторону, когда он хотел чего-нибудь добиться от отца.
Для графского сына выбор рода деятельности был невелик: расточать время в ожидании кончины отца или взять на себя обязанности по хозяйству. Но он по природе не терпел праздности и бездействия, а хозяйство графа было хорошо отлаженным, и он знал обо всем, что творится в его владениях. И потому Алек никогда не сожалел о том, что выбрал воинскую стезю.
Интересно, что сказал бы граф, увидев его в таких условиях? Увидев, какое удовольствие он испытывает, пребывая в столь спартанской обстановке?
Он удивился самому себе, когда придвинул новый лист бумаги, обмакнул гусиное перо в чернильницу и принялся за письмо отцу.
От недавнего грозового ливня остались только лужицы на гравии да капли, медленно стекавшие в подставленные бочки. Воздух был чистым, как всегда после грозы или бури, но все же в нем чувствовался кисловатый запах гари.
Из-за преклонного возраста и немощи двоих спутников Лейтис они с трудом продвигалась по мосту над долиной.
Девушка не бывала в Гилмуре после того, как замок заняли англичане.
В тот день она стояла на высоком холме и смотрела, как замок стирают с лица земли. Пушки гремели, как гром, как Господень кулак, сокрушающий твердыню до основания. Она видела, как рушится кирпич за кирпичом. Чтобы сровнять замок с землей, потребовалось всего два дня, и это доставило ей доселе неведомую горькую радость. Это было постыдное чувство, и ей не хотелось признаться в Нем даже себе самой, но в то время она скорбела о Маркусе и своей семье. Ей казалось правильным и справедливым, что и Гилмур был уничтожен. Ее переполняли ярость и боль, и потому ей хотелось, чтобы и другие страдали не меньше. И вот ее желание исполнилось. Теперь обливалась слезами вся Шотландия.
Форт Уильям маячил на горизонте, как приземистое чудовище из красного камня, но вблизи выглядел еще безобразнее.
Она собрала всю свою отвагу в кулак, подкрепив ее чистой бравадой. Она не пыталась притворяться, что ей предстоит легкое дело. Но ради Хемиша не стоит гибнуть по собственной глупости.
Она нервно оправила рукава платья, но они никак не хотели спуститься ниже локтей. Изо всех ее платьев это бледно-голубое было самым нелюбимым и сидело на ней плохо. Впрочем, теперь это было ее единственное платье.
– Двери нет. – Ада смотрела на фасад форта. – Только окна.
– Это бойницы для пушек, – пояснил Малькольм, косясь на стену.
– Как же мы войдем? – спросила Мэри.
– Может, обойдем здание с тыла? – предположила Лей-тис.
– Здесь нет часовых, – сказал Малькольм.
– Мы не представляем для них угрозы, – ответила Лей-тис.
– Пусть здесь и тихо, но я вовсе не желаю, чтобы меня подстрелили за то, что я околачиваюсь возле английского форта.
Лейтис ответила ему хмурым взглядом и пошла первой вдоль длинной стены до самого ее конца и наконец нашла вход во двор, заполненный солдатами и домашними животными. С минуту она изумленно моргала при виде открывшейся сцены.
Неподалеку от нее солдат мешал что-то в котле деревянной ложкой, насаженной на длинный шест. В дальнем конце двора солдаты мылись в корытах, плескались водой и орали во всю глотку, а в воздухе стоял смрадный запах нечистот, навоза и немытых тел.
– Святая Коломба! – прошептала Мэри. – Да они все нагишом, будто только что из материнского чрева.
– Не совсем, – возразила Ада со смешком. – Они чуть покрупнее младенцев.
Малькольм бросил на Аду свирепый взгляд, но она в ответ только подняла брови.
– Мы пришли в банный день, – с удивлением констатировала Лейтис.
– И на них нет никакой одежды, – сказала Мэри.
– Можно подумать, что вы не видели голых мужиков, – заворчал Малькольм.
– Я-то и впрямь никогда не видела голого англичанина. – Мэри старалась держаться поближе к Лейтис.
Все четверо сгрудились в углу двора, держась так близко, что ощущали дыхание друг друга.
– Что нам теперь делать? – спросила Ада.
– Найти полковника, – предложил Малькольм. – Если, конечно, он тоже сейчас не моется.
– Ты думаешь, это такой английский ритуал? – Мэри выглянула из-за плеча Лейтис.
– Если и так, не думаю, что они соблюдают его зимой, – ответила та.
– Они отморозят себе...
Под мрачным взглядом Малькольма Ада осеклась.
– Нужно что-то предпринять, – настаивала Лейтис. – Нельзя же просто стоять и глазеть на них!
– Я так не думаю, девочка, – сказал Малькольм. – Это вы, женщины, ведете себя как слабоумные.
Лейтис расправила плечи, набрала в грудь воздуха и шагнула вперед, пока решимость еще ее не оставила. Мужчина, пересекавший двор, остановился и уставился на нее. Потом медленно приблизился, будто опасался, что она окажется привидением.
– Мне надо поговорить с полковником, – сказала она решительно.
Ее руки были плотно сжаты на груди, подбородок вздернут.
– Вы хотите видеть Мясника?
Она с трудом понимала его выговор и совсем не поняла выражения его глаз.
У него было худое, вытянутое, как волчья морда, лицо, а улыбка, похожая на оскал, обнажала набухшие, как у младенца, беззубые десны, воспаленные и покрасневшие. В вырезе белой рубашки виднелась волосатая грудь. Было заметно, что он еще не успел принять ванну.
– Мясника? – спросила она слабым голосом.
– Инвернесского Мясника? Нового коменданта крепости?
– Да нет, полковника. – Она покачала головой.
Человек, спасший их деревню, не мог быть Мясником из Инвернесса.
– Это он и есть, – ответил ее собеседник. Похоже, он наслаждался ее потрясением.
Мясник из Инвернесса! Они все слышали россказни про него. Скотты, избежавшие бойни при Куллодене, были заключены в инвернесскую тюрьму, и их посылали на казнь по прихоти этого чудовища. Говорили, что Мясник мог пощадить узника, если тому удавалось позабавить его, или посылал его на виселицу, если ему не нравилось выражение его глаз.
Мясник из Инвернесса? Ее желудок сжала судорога. Лейтис почувствовала, что ей стало не по себе.
Стук в дверь был неожиданным, а выражение лица Дональда не предвещало ничего хорошего. И все же его слова оказались полной неожиданностью.
– Прошу прощения, сэр, но у нас неприятности. Дональд был с Алеком еще с Фландрии, когда тот, став военным, был полон романтических мечтаний о великой славе и выигранных сражениях. Сначала светлые и легкие волосы Дональда, его розовые щеки и желание угодить производили такое впечатление, будто он еще не расстался с детством. Но в прошлом году Дональду присвоили звание сержанта, и остатки его юношеской наивности испарились. Бывало, что улыбка его казалась вымученной, а в смехе звучала горечь. Несомненно, это результат трагедии в Инвернессе.
