Виктория Александер - Да будет любовь!
– Согласна, это не вызвало бы особых трудностей. – Софи окинула Фиону критическим взглядом. – Тебе вряд ли можно дать больше двадцати.
– Спасибо. – Фиона огорченно вздохнула. – Я ни о чем не рассказала тете Эдвине, потому что ситуация неприятная и унизительная, и я предпочитаю, чтобы о ней знало как можно меньше людей. Кроме того, помощь Оливера предпочтительнее помощи его матери.
– Жаль только, что он кузен. – Джен озорно улыбнулась.
– Ну не совсем. – В голосе Белл почувствовалось оживление. – Его тетя, мать Фионы, была первой женой отца. А поскольку отец удочерил нас, когда женился на нашей матери, то тут нет кровного родства.
– Я отлично осведомлена об этом. – Джен вдруг задумалась.
– Немедленно выбросьте это из головы! – Фиона сурово посмотрела на каждую из сестер. – Оливер не может быть потенциальной партией для вас. Мы нуждаемся в семье здесь, в Лондоне, больше, чем в чем-либо еще. Он и его мать – это все, что мы имеем.
– А жаль, – пробормотала Софи.
– Кроме того, тетя Эдвина уже поговаривает о том, чтобы вывести вас в свет этой весной. – Теперь Фиона заговорила более спокойным тоном. – Я бы очень не хотела, чтобы вы пропустили сезон в Лондоне и все его прелести.
Джен посмотрела на брошенный журнал:
– Платья.
– Вечера, – добавила Софи.
– Джентльмены. – Белл рассеянно улыбнулась.
– Ладно, я не буду разочаровывать тетю Эдвину. – София села в кресло. – Она видит в нас дочерей, не так ли?
– Думаю, матери понравились бы планы тети Эдвины. – Джен кивнула. – А также то, что тетя Эдвина любит нас.
Мать девочек, мачеха Фионы, умерла вскоре после того, как Фионе исполнилось восемнадцать, Джен было десять, а близнецам по восемь. Младшие девочки большую часть жизни прожили без матери, и за эту короткую неделю в Лондоне тетя Эдвина заменила им ее. Эдвина была заботливой и мудрой, она обращалась с племянницами так, как это может делать лишь женщина, которая очень хотела иметь дочерей.
– Мы младше тебя, Фиона. У Джен, Софи и у меня достаточно времени, чтобы найти подходящих мужей. – Белл бросила многозначительный взгляд на сестру. – Конечно, насколько мужья будут подходящими, зависит от того, будет ли у нас приданое или нет…
– Я это отлично понимаю, – мрачно подтвердила Фиона.
– Может быть, тебе лучше нанести визит лорду Хелмсли, а не ожидать, когда он сделает это сам? – предложила Дженевьева.
Фиона отрицательно покачала головой:
– Это неприлично.
– Неприлично? А просить его жениться на тебе прилично?
– Ты можешь привести сюда Оливера. – Софи вскинула подбородок. – Но прежде тебе придется рассказать ему.
– Да, видимо, этого не избежать. – Фиона и сама не понимала, почему ей так не хотелось рассказывать Оливеру о том, что произошло в библиотеке Эффингтон-Хауса.
Вполне возможно, она просто не хотела посвящать Оливера или кого-либо другого в свои переживания. Джонатон Эффингтон являлся, пожалуй, единственным мужчиной в мире, за которого она не возражала бы выйти замуж не только в нынешней ситуации. Это могло показаться абсурдным, если учесть, что за прошедшие девять лет она даже мимолетно о нем не вспомнила и никогда не рассматривала его в качестве потенциального жениха.
Сначала Фионе все казалось несложным. У них с Оливером родилась идея брака с Джонатоном, а дальше все просто. Ей осталось только сказать: вот, милорд, та самая женщина, которую вы всегда хотели, и она желает выйти замуж как можно скорее.
Однако наедине с Джонатоном произнести подобные слова оказалось гораздо труднее. Конечно, она иногда совершала безрассудные поступки, но все же…
Сейчас маркиз Хелмсли являлся единственным человеком, которого Фиона представляла в качестве своего мужа, и их свидание в библиотеке привело к тому, что ей захотелось обручиться с ним еще сильнее. Фиона давно задавалась вопросом, как может чувствовать себя леди, находясь в библиотеке в канун Рождества, а началось все с того момента, когда она увидела маркиза в этой комнате девять лет назад, когда вместе с семьей должна была отправиться во Францию. Ее родителей пригласили на рождественский бал в Эффингтон-Хаус, и хотя Фионе едва исполнилось семнадцать, ей тоже позволили присутствовать, потому что, как сказала мачеха Фионы, кто знает, когда еще у них появится возможность оказаться на балу в Лондоне.
Рождественский бал оказался именно таким, каким Фиона его представляла: каждую нишу украшали зелень и разноцветные ленты, повсюду слышались звуки музыки и веселый смех. Искусные танцоры кружились на танцевальной площадке, образуя бесконечный калейдоскоп ярких цветов и сверкающих драгоценностей. Дамы, одетые по последней французской моде, флиртовали с мужчинами в изысканных строгих костюмах.
Но самым блистательным джентльменом показался Фионе молодой Джонатон Эффингтон.
Фиона увидела его в дальнем конце зала, и у нее сразу захватило дух. Впоследствии она пришла к выводу, что скорее всего маркиз не был самым красивым или обаятельным, но что-то в его манерах выглядело неотразимым, он словно был окружен каким-то особым светом.
Фионе понадобился по крайней мере час, пока она решилась приблизиться к маркизу, чтобы всего лишь пожелать ему веселого Рождества. В последующий год она прибавила почти два дюйма в росте, и ее несколько полноватая фигура приобрела большую привлекательность, однако в тот сочельник Фиона первой вынуждена была признать, что похожа, скорее, на перезрелую рождественскую сливу. Тем не менее с отчаянностью девушки ее возраста она решила, что должна по крайней мере познакомиться с маркизом Хелмсли.
Когда она увидела, что Джонатон выходит из бального зала, ей удалось незаметно покинуть родителей. В конце концов, возможно, сама судьба позволила ей оказаться на этом балу.
Из-за угла Фиона увидела, что маркиз взял у слуги бутылку и бокалы и проследовал дальше. К счастью, она успела спрятаться за декоративной пальмой, тем самым избежав встречи с проходившим мимо слугой.
Пройдя через холл, Фиона услышала женский смех, долетавший из полуоткрытой двери, и, прижавшись к стене, осторожно заглянула в комнату.
То, что она увидела, привело ее в смятение. Маркиз нежно обнимал женщину сомнительной репутации, и она отвечала ему тем же.
Едва не вскрикнув, Фиона отпрянула от двери. Даже сейчас она ощущала испытанный ею шок и краснела при воспоминании о своих дальнейших действиях. Она решила заглянуть в библиотеку второй раз и убедиться, что ей это не показалось; лишь затем она вернулась в зал в весьма удрученном состоянии.
Некоторое время Фиона тосковала по Джонатону, но волнующие впечатления от последовавшего вскоре путешествия и жизнь в Париже помогли ей забыть все огорчения.
