Жюльетта Бенцони - Маньчжурская принцесса
Еще она захватила с собой застежку императора, свои собственные драгоценности и крупную сумму денег, данную ей перед отъездом Эдуардом. Ах, он так хотел ей всегда нравиться и ему всегда хотелось ее побаловать. В золоте и банкнотах это было прилично. На это можно было бы жить достаточно долгое время и после прибытия в Китай. Наконец она взяла с собой некогда подаренную ей мужем нефритовую статуэтку Кван-Йина. Несмотря на принятое ею христианство, полностью усвоить его она все же не смогла, и в тайне поклонялась Кван-Йину. Это была единственная вещь, которую ей на самом деле хотелось взять с собой. Все остальное – даже ее личные вещи – на самом деле никогда раньше ей не принадлежали.
Она закрыла сумку и поставила ее в платяной шкаф вместе с плащом-накидкой, перчатками, муфтой, шляпой и густой вуалью, которую хотела надеть. Затем она надела платье, а сверху, чтобы все прикрыть, накинула большой шелковый японский пеньюар. После этого огляделась вокруг, ища глазами орудие, которое помогло бы проложить дорогу. Ей нужно было нечто массивное, тяжелое, но не очень твердое, так как ей совсем не хотелось убивать полицейского, который был так любезен. У него и так хватит неприятностей, если ей удастся ее затея!.. Поэтому чугунную кочергу она сразу отвергла. Выбор ее пал на вешалку для шляп из красного, покрытого лаком, дерева. Она поставила ее в пределах досягаемости ее руки.
Сделав это, она разлила немного воды под радиатором центрального отопления и вышла в общий коридор. Длинные ноги полицейского, читавшего в прихожей газету, перегораживали выход. Она направилась к нему.
– Не могли бы вы зайти ко мне в комнату посмотреть кое-что? Мне кажется, у меня утечка в радиаторе, – пожаловалась она.
Инспектор тут же отложил в сторону «Паризьен» и встал:
– К вашим услугам, мадам!
Когда они вошли в комнату, Орхидея показала ему место предполагаемой утечки, и он, естественно, присел, чтобы просунуть пальцы под секции чугунной батареи. В мгновение ока Орхидея схватила свое импровизированное оружие, попросила мысленно прощения у этого славного человека и точным движением нанесла сильный удар ему по голове. Как это и должно было случиться, инспектор рухнул.
Не теряя ни секунды, она связала ему руки за спиной с помощью шнура от штор, засунула в рот носовой платок и закрепила его шарфиком. После этого, сбросив с себя пеньюар, надела шляпу, опустила вуалетку вокруг шляпки, надела перчатки, набросила на плечи плащ-накидку и, схватив, наконец, сумку, вышла из комнаты, закрыв ее на ключ, а сам ключ опустила в первую попавшуюся вазу и бесшумно, как кошка, стремительно подошла к входной двери. В квартире царила полнейшая тишина. Ниоткуда не раздавалось ни единого звука, даже из кухни.
Не оглядываясь больше на этот дом, душа которого улетела вместе с душой Эдуарда, Орхидея вышла на лестничную площадку. Вокруг было пусто и тихо. Она слегка потянула тяжелую дубовую дверь, хорошо ухоженный замок которой сработал без малейших щелчков. Первое препятствие пройдено... Орхидея, вся натянутая, как струна, сделала глубокий вдох, прежде чем начать спускаться. Преодолеть нужно было лестницу всего одного этажа, которая была устлана ковром, укрепленным медными багеточками. Помолившись всем богам, чтобы внизу не оказалось привратника, Орхидея пошла вниз. К счастью, там никого не было.
Осталось выйти наружу. Но это было непросто. Комиссар сказал, что дом охраняется одним из его агентов. Мелькнула мысль, что разумнее было бы пройти через сад, но как перелезть через стену, разделявшую его с соседним жилым домом, в этом одеянии? Затем она подумала, что нет никакого повода для того, чтобы ее окликнули, когда она выйдет. Ведь жители двух других этажей не подвергнуты домашнему аресту. И, не видя никакой униформы за стеклами, защищенными бронзовыми украшениями, она приоткрыла дверь и посмотрела наружу. Тот, кого она опасалась, находился там. Это был сержант муниципальной службы в темно-голубой форме. На плечах у него была накидка, а форменная фуражка натянута на самые уши. Вообще-то их было даже двое, они топтались возле металлической ограды, разделявшей улицу от бульвара Малерб, разговаривали, и в ее сторону они даже не смотрели.
Собравшись с мужеством, Орхидея вышла и быстро направилась к парку, где скрылась за изгородью. Позади все спокойно, ее никто не окликнул. Она немного постояла, совсем не двигаясь, чтобы унять дрожь в теле...
Зимний день был настолько серым, настолько темным, что казалось, будто он еще и не наступил. Желтоватое небо тяжело нависало снегом, время от времени оно мрачнело. Еще час, и наступит мрак. В парке было пусто, за исключением одной старой отважной дамы, кормившей голубей и воробьев.
Зная, что ее уже не видят, Орхидея пошла под деревья и вышла к ротонде Леду, ограда которой выходила на бульвар Карусель, где Орхидея стала искать свободный экипаж, но чтобы найти его, ей пришлось пройтись пешком до площади Терн.
– На Лионский вокзал, – бросила она кучеру, прежде чем села на суконное сидение, от которого, несмотря на то, что оно было новое, несло неприятным запахом охлажденного табака.
– Надеюсь, ваш поезд отходит не через десять минут, – ответил ямщик, – по такому снегу мне неудобно просить мою Лань идти галопом.
– Нет, нет... У нас времени предостаточно!
Она знала, что путь будет неблизкий. Она была уже на этом вокзале, когда вместе с ее дорогим Эдуардом возвращалась из Марселя после поездки в Йер и Канны, куда они ездили две последние зимы. Все было прекрасно тогда, а цветы и морские пейзажи, казалось, были сотканы из красок самой любви. Тогда они не обошлись одной коляской, им потребовался, причем оба раза, большой фургон, с четырьмя лошадьми, чтобы перевезти их вещи... А теперь у Орхидеи и багажа-то было всего что на ней и простая сумка. И то спасибо, что удалось убежать. По прибытии на место, у нее, возможно, найдется время, чтобы купить себе одно или два платья для поездки.
Пока фиакр крутил по бульварам, молодая женщина задавала себе вопрос, а не нашли ли ее жертву. И если нет, то сколько у нее еще есть времени пока ее хватятся?
Ответ получить было невозможно, и она решила отдаться во власть убаюкивающих покачиваний экипажа, двигавшегося, из-за мороза и гололедицы крайне осторожно. Кончилось тем, что она уснула, и это было самое лучшее, так как она смогла забыть на какое-то время ситуацию, в которой находилась.
Она не заметила, когда коляска остановилась у вокзала. Кучеру пришлось слезть со своего сидения и слегка потрясти ее, чтобы она проснулась:
– Эй... мадам! Приехали, – сказал он. – Я правильно вас привез, туда, куда вы просили?
Она вскочила, посмотрела вокруг еще совсем мутным взглядом, странно улыбнулась своему Автомедону и произнесла: