Элоиза Джеймс - Роман на Рождество

– Мы тоже тебя любим, – сказала Джемма.

– Раз так, – сказала герцогиня Флетчер, – то, как своим подругам, я хочу вам сообщить: я ухожу от Флетча и мне надо знать, что делать дальше.

Последовавшее за этим заявлением потрясенное молчание Джеммы и Исидоры доставило Поппи истинное наслаждение.

Глава 8

«Если души всех герцогинь Лондона находятся в опасности, мы не вправе смотреть сквозь пальцы на то, что происходит с душами их досточтимых супругов, герцогов. В наше время, когда колонки светской хроники переполнены рассказами о пьянстве и супружеской неверности столпов общества, еще остались достойные уважения представители высших слоев общества, например, герцог Бомон, который воистину делает честь своему сословию. Тем не менее из заслуживающих доверия источников нам стало известно, что даже этот достойнейший политик питает предосудительный интерес к одной молодой особе, мисс Т., – мы не сообщаем ее имени в надежде, что этот слух окажется ложным».

– Наедине вы всегда обращались ко мне по имени, – остановил жену герцог. – Ваш прием закончился, к чему сейчас звать меня «Бомон»?

По неведомой ей самой причине Джемма смотрела на мужа с чувством, близким к жалости, – он выглядел смущенным и даже нелепым.

– Я вернулась в Лондон ради вас, Элайджа, – сказала она и замолчала: как выразить то, что невозможно передать словами?

– Потому что мое сердце может вскоре не выдержать, – уточнил он, и глубокая морщина залегла у него между бровей.

– Я тоже с годами не молодею, – заметила Джемма не без игривости. Она и сама не понимала почему, но ей хотелось, чтобы Бомон улыбнулся. – Поэтому сейчас самое время завести ребенка, иначе потом будет поздно.

– Вряд ли у нас получится. – Он скривил губы, но назвать это улыбкой было трудно.

– Разве есть ясные симптомы сердечного недуга?

– Если верить докторам, то нет, но у меня такое впечатление, что врачи не имеют никакого представления о больном, слабеющем сердце. – Он наконец улыбнулся, но в его глазах была печаль.

– Кто может знать наверняка? – твердо сказала Джемма. – Вы могли бы умереть в тот день в палате лордов, помните? Вы тогда слишком много выпили на званом обеде.

Во взгляде герцога читалось несогласие.

– Ну хорошо, вы никогда не позволяли себе напиваться, – сдалась Джемма. – Господи всемогущий, Элайджа, да есть ли в вашей жизни что-нибудь, что вы сделали неправильно?!

Заметив странное выражение, мелькнувшее в его глазах, она приосанилась и добавила:

– За исключением вашей женитьбы на мне, конечно.

– Я думал совсем не об этом.

– Ладно, оставим это, – согласилась Джемма. К своему удивлению, она почувствовала, что больше не может видеть печаль в его глазах. – Вы наверняка будете счастливы услышать, что мой брат увозит из столицы свою ославленную на весь свет невесту. Ваша репутация спасена.

Она наклонилась к нему и ободряюще похлопала по руке – та казалась такой сильной, надежной, что слова Бомона о слабеющем сердце показались совершенной бессмыслицей.

– Моя репутация вне опасности, – пожал плечами герцог. – Я только что получил от премьер-министра Питта официальное приглашение выступить в палате общин и подготовить депутатов к обсуждению его проекта относительно налога на огораживание общинных земель. На мой взгляд, сейчас гораздо важнее вопрос о том, когда мы начнем нашу следующую шахматную партию. Может быть, завтра?

– Вы проявили тактичность, не упомянув о том, что выиграли у меня в первой партии.

– А какой смысл об этом напоминать? К тому же я полон решимости выиграть и вторую.

– Тогда третьей партии не будет.

– Правильно. И общество наконец успокоится. А то все только и говорят, что о нашей третьей партии – как мы должны ее играть? С завязанными глазами и в постели? – спросил Бомон, не сводя с жены пристального взгляда.

– Да, таковы условия нашего матча, – подтвердила Джемма, поднимая глаза.

Их взгляды встретились.

– Вы нанесли Вильерсу поражение в первой партии, – продолжал герцог небрежным тоном. Незнакомому с ним человеку могло бы показаться, что тема разговора его не очень интересует, но Джемму, знавшую мужа слишком хорошо, его тон не обманул.

– Сегодня мы с ним начали вторую, – сообщила она.

– Ваша игра занимает сейчас всех, от молоденькой горничной до самого высокородного герцога, – заметил Бомон.

– Но, милорд, самый высокородный герцог в стране – это вы! – воскликнула Джемма, до которой не сразу дошел смысл о слов.

Бомон поднялся. Во время разговора он снял парик, прикрывавший его коротко остриженную голову, и его лицо с изящными скулами и усталыми глазами казалось по-детски незащищенным.

– Пожалуйста, не думайте, что меня ее результат оставляет равнодушным, – произнес он и с поклоном удалился.

Глава 9

«Мы завершаем свое сообщение предупреждением всем безрассудным герцогиням: вы можете продолжать безудержную погоню за удовольствиями, если хотите, но помните, что ваши супруги будут делать то же самое. А герцоги, погрязшие в погоне за удовольствиями, будут идти по этой стезе и дальше, пока под угрозой не окажется и ваше благосостояние!»

Девять часов вечера того же дня

Уже стемнело, а Флетч так и не вернулся домой. Поужинав в Полном одиночестве. Поппи не пошла спать – она сидела, вытянувшись в струнку, как учила леди Флора, и безучастно смотрела в стену. Единственным положительным моментом было то, что леди Флора, отказывавшаяся идти куда бы то ни было, если там могла находиться герцогиня Бомон, пропустила злосчастный прием и не стала свидетельницей позора дочери. Но она завтра же обо всем узнает, поэтому у Поппи оставалось очень мало времени, чтобы обдумать свое положение.

Обдумать самой, а не слушать, что по этому поводу думает ее мать.

Разница между тем и другим была огромна. После свадьбы с Флетчером Поппи и не заметила, как снова оказалась в полном подчинении у своей родительницы – так было легче иметь с ней дело, не раздражать ее, потому что если леди Флора оказывалась недовольной…

Поппи поежилась, вспоминая ее вопли, – они сопровождали жизнь юной герцогини с самого детства. Не то чтобы леди Флора не любила дочь, нет, любила, причем истово. Частенько Поппи даже приходилось себе об этом напоминать, потому что мать относилась к ней как к вещи, которая целиком и полностью является ее собственностью.

Ребенком Поппи долгие часы сидела, не шевелясь, мечтая превратиться в маленькую подушечку или скамеечку для ног – чем меньше и неподвижнее будет она, тем скорее мама забудет о ее существовании и перестанет крикливо обличать недостатки всего и всех на свете.