Анна Рэндол - Грехи негодяя

Клейтон решительно покачал головой и подтолкнул ее вперед, но она не подчинилась.

Если она будет и дальше упрямиться, их схватят. Неужели таково ее намерение? Тогда, десять лет назад, она, возможно, не замышляла ничего дурного, но теперь…

Жизнь научила его доверять своим инстинктам. Не следовало обманывать самого себя. Он должен бежать, предоставив ее самой себе. Пусть плетет интриги, сколько ей вздумается.

Но Оливия казалась очень серьезной. И очень искренней.

– Мы должны вернуться, – прошептала она. – Они замышляют ужасные вещи. В моей комнате осталась бумага. Она поможет нам их остановить.

Клейтон снова покачал головой:

– Нет.

Она упрямо вскинула подбородок.

– Тогда я пойду одна.

– За это стоит умереть?

Оливия несколько мгновений колебалась, потом ответила:

– Возможно.

– Я буду ждать тебя здесь. – Клейтон указал на дверь комнаты, до которой они так и не дошли. – Я уйду ровно через пять минут – с тобой или без тебя.

Он был уверен, что Оливия откажется от своей глупой затеи, но она утвердительно кивнула и побежала назад. Вот упрямица! Ей всегда надо настоять на своем.

Клейтон несколько секунд помедлил, потом тихо двинулся за ней. Ее упрямство, возможно, просто ловушка. И вовсе он не тревожился о ее безопасности. Во всяком случае, не слишком сильно.

Одеяло, которым она закрывала плечи, не скрывало легкое покачивание ее бедер и изящную походку. За десять лет ничего не изменилось. Она и сейчас двигалась чуть порывисто, словно ей было трудно оставаться в покое. Нет, пожалуй, дело не в этом. Ее движения скорее можно назвать вороватыми…

Но она поступила именно так, как сказала, – зашла в свою промерзшую комнату.

Услышав, что Оливия возвращается, Клейтон поспешил вперед, вбежал в гостиную и открыл окно.

Она вошла в одиночестве, сжимая в руке листок бумаги.

У него отлегло от сердца. Она вернулась одна, без стражников. Она не предала его.

Хотя… ночь еще не окончилась.

Стоя у окна, Клейтон взял у нее бумагу и спрятал в карман. Позже он выяснит, почему Оливия посчитала ее столь важной, что рискнула ради нее жизнью.

Игнорируя сильную боль в правой руке, он опустил свою спутницу на траву под окном. Оливия показалась ему необыкновенно теплой – это чувствовалось даже сквозь одеяло. И еще она была… Клейтон тут же запретил себе думать об этом. Выпрыгнув из окна, он легко приземлился рядом с ней.

Они успели сделать не более двух шагов, когда в доме началась суматоха. Отсутствие Оливии заметили.

Она бросилась вперед, и Клейтон едва успел схватить ее за локоть. Если они устроят забег по открытой местности, их наверняка поймают.

– Пригнись, – тихо приказал он. – Двигайся медленно и осторожно.

Оливия кивнула и пошла за ним, примериваясь к его шагам. Ее безусловное подчинение смутило Клейтона, вызвало желание обнять ее и прижать к себе. Но время для этого явно было неудачное.

Теперь им предстояло продираться сквозь кусты. Голые ветки больно хлестали по лицу и царапались даже сквозь плотную ткань плаща. Мысленно выругавшись, Клейтон обнял Оливию, чтобы хотя бы немного защитить ее. Она явно потеряла в весе с тех пор, как он обнимал ее в последний раз. Он помнил, как его руки скользили по ее плечам и обнимали за талию. И помнил, какой восторг он при этом испытывал… хотя ни за что не признался бы в этом даже под пытками.

Вот и теперь, когда их пути разойдутся… Ох, похоже, ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Тут двери дома распахнулись, и оттуда стали выбегать стражники с факелами в руках.

Оливия вопросительно взглянула на него. Дыхание, вырывавшееся из ее полуоткрытого рта, застывало в морозном воздухе легким туманом. Рука Клейтона, обнимавшая ее за талию, напряглась, и он ускорил шаг, стараясь думать только о спасении и не отвлекаться. Наконец они добрались до поляны, где он привязал лошадей.

Клейтон забросил Оливию в седло и приказал ей:

– Гони!

Глава 7

Она старалась не упускать из виду спину Клейтона, гнавшего свою лошадь галопом чуть впереди. Разметавшиеся от ветра волосы Оливии хлестали ее по лицу, а глаза слезились от холода. Ей отчаянно хотелось утереть глаза, но она боялась выпустить из рук луку седла, понимая, что сразу свалится на землю. Ей никогда не приходилось ездить верхом, и она даже не видела такого странного седла с высокой спинкой. Кроме того, Оливия не была уверена, что сможет пошевелить пальцами.

К несчастью, ее одеяло уже давно улетело, сорванное ветром. Вначале она не замечала холода, но теперь не могла думать ни о чем другом. Оливия стала вспоминать, когда ей доводилось больше всего страдать от жары. У котлов паровой машины в прошлом августе? Да, тогда ей было ужасно… восхитительно жарко. Ну и еще в почтовой карете, застрявшей жарким летним вечером в Бате. Вот, пожалуй, и все.

Скачка казалась бесконечной. Оливия потеряла счет времени и уже не могла сказать, сколько все это продолжалось – двадцать минут или два часа.

Наконец Клейтон остановился у высокой поленницы. Оливия с трудом оторвала руку от луки седла. Слезы застыли у нее на щеках крошечными льдинками. Она хотела стереть их тыльной стороной ладони, но руки слишком сильно дрожали. И казалось, они вообще утратили чувствительность.

Тут Клейтон спрыгнул на землю и нахмурился, когда она не сделала того же.

– Мы должны попасть внутрь, – сказал он.

Внутрь? Внутрь… чего? Она посмотрела на него вопросительно.

Клейтон указал на поленницу, и Оливия наконец заметила в центре ее небольшую дверь. Штабель бревен оказался хижиной. Оливия не осознавала, что тупо таращится на нее, пока Клейтон не подхватил ее и не стащил с лошади.

Затем он осмотрел ее и проворчал:

– Черт возьми, твое одеяло?

Оливия молча покачала головой. Язык отказывался ей повиноваться.

Клейтон сорвал с себя плащ и накинул ей на плечи. От неожиданно окутавшего ее тепла колени у нее подогнулись. Оливия хотела схватить Клейтона за руку, чтобы удержаться на ногах, но он резко отдернул руку, пробормотав что-то злое. Однако упасть на землю она все же не успела. В последний момент Клейтон подхватил ее на руки, ударом ноги распахнул дверь, внес свою ношу в хижину и усадил на некое подобие каменной скамьи.

После этого он зажег свечу, и хижина озарилась тусклым светом. Внутри она выглядела не намного лучше, чем снаружи. Щели между бревнами были заделаны мхом, а окна занавешены чем-то вроде шкур.