Джудит Макнот - Уитни, любимая
– Сожалею, что приходится положить конец нашему вечеру, малышка, но если мы немедленно не отправимся наверх, гости начнут сплетничать. Давай попрощаемся с твоими дядей и тетей, – уговаривал он, хотя сам не слишком хотел уходить – его вообще крайне задевало, что его собственные проклятые гости вынуждают его покинуть собственный проклятый бал в собственном проклятом доме! Подумать только!
Но Клейтон тут же поймал себя на том, что подобные мысли абсурдны для жениха в брачную ночь, тем более что жених он сам. Он широко улыбнулся и потряс головой, пораженный тем, до чего могут довести человека переживания, связанные со свадьбой…
К несчастью, Клейтон все еще улыбался, когда Уитни желала сэру Эдварду доброй ночи, и сей джентльмен, приняв веселость Клейтона за похотливую ухмылку, почувствовал себя обязанным сурово нахмуриться. Клейтон оцепенел от столь незаслуженного, хотя и молчаливого упрека и коротко бросил:
– Увидимся за завтраком! – хотя ранее собирался тепло распрощаться с лордом Джилбертом.
Новобрачные в молчании пересекли длинный холл, направляясь к западному крылу. С каждым шагом напряжение все больше овладевало Уитни, и, когда они добрались до лестницы, она уже еле волочила ноги. Клейтон, однако, мучился собственными проблемами: куда отвести Уитни? В его или в ее покои? По всему дому сновали слуги, и он не хотел, чтобы среди них пошли сплетни относительно того, что муж и жена в первую же ночь спали в разных постелях.
Он только решил отвести Уитни в ее спальню, как на лестнице показались два лакея, и Клейтон, чувствуя себя вором в собственном доме, поспешно изменил направление, открыл дверь своих комнат и уже направился в спальню, прежде чем сообразил, что Уитни, словно парализованная ужасом, застыла на пороге, оглядывая знакомую комнату, где он так безжалостно срывал с нее одежду.
– Пойдем, дорогая, – сказал Клейтон, поспешно оглядываясь и почти насильно увлекая Уитни за собой. – Тебе нечего бояться: здесь нет ни одного безумца, который намеревается силой взять тебя.
Уитни тряхнула головой, словно пытаясь отрешиться от неотвязных воспоминаний, и переступила порог. Облегченно вздохнув, Клейтон закрыл дверь и повел Уитни к длинному дивану с зеленой обивкой, стоявшему под прямым углом к камину, напротив кресла, в котором он сидел в ту зловещую ночь. Он уже хотел сесть рядом, но при одном взгляде на чарующее лицо передумал и решил устроиться в кресле.
Сегодня им не стоит спать каждому в своей комнате, решил он, иначе слуги не преминут заметить, что обе постели разостланы. Придется Уитни лечь в его постель, а он проведет ночь на диване.
Клейтон взглянул на жену. Она упорно смотрела в огонь, боясь повернуть голову и увидеть огромную кровать. До Клейтона только сейчас дошло, что она, должно быть, гадает, почему он привел ее в свою спальню, если действительно решил сдержать обещание.
– Тебе придется спать здесь, малышка, иначе слуги начнут судачить. Я лягу на диване.
Уитни впервые за все это время рассеянно улыбнулась, словно думая о чем-то ином.
– Хочешь поговорить? – после нескольких мгновений неловкого молчания предложил Клейтон.
– Да, – с готовностью согласилась она.
– О чем, дорогая?
– Э-э-э… о чем угодно.
Клейтон ломал голову, пытаясь придумать какую-нибудь интересующую обоих тему, но мысли путались от волнения, вызванного ее присутствием.
– Погода сегодня была просто чудесной, – наконец изрек он и мог бы поклясться, что Уитни едва удерживается от смеха… или это только игра отблесков огня на ее лице? – По крайней мере дождя не было, – добавил он, чувствуя себя последним идиотом. – Впрочем, даже если бы и шел, какая разница? Все равно этот день был самым лучшим, самым прекрасным в моей жизни.
Боже! Хоть бы она не смотрела на него своими чудесными, сияющими изумрудным светом глазами! Не сегодня!
В двери их покоев тихо постучали.
– Кто, черт возьми…
– Наверное, Кларисса, – спохватилась Уитни, поднимаясь и отыскивая взглядом смежную дверь, ведущую в ее спальню.
Клейтон встал на пороге и раздраженно уставился на камердинера.
– Добрый вечер, ваша светлость, – приветствовал тот, по привычке входя в комнату.
Черт возьми! Клейтон совершенно забыл о горничной и камердинере! По крайней мере в его возбужденном состоянии было бы лучше, если б они вообще спали сегодня в одежде!
Мысленно проклиная всех слуг на свете, Клейтон проводил Уитни до смежной двери, а сам повернулся и устремился в кабинет, примыкающий к спальне, уже забыв о присутствии лакея.
Глядя на ряды полок с книгами, он пытался выбрать что-нибудь почитать. Господи Боже, читать! В брачную ночь! После восьми недель едва сдерживаемой страсти, страсти взаимной, она все еще насмерть перепугана! И какое безумие овладело им, когда он давал это обещание?
Как только Клейтон потянулся к книге, Армстронг, ступая почти неслышно, появился в кабинете.
– Могу я помочь вам, ваша светлость? – спросил он.
Смущенно отдернув руку от полки, Клейтон набросился на несчастного слугу.
– Если вы понадобитесь, я позвоню! – коротко бросил он, пытаясь скрыть раздражение. Теперь слуги начнут говорить, что в брачную ночь он нервничал как мальчишка, рычал и кидался на невинных людей. – Это все, Армстронг. Доброй ночи, – добавил Клейтон и, лично проводив потрясенного камердинера до двери, вытолкнул его в коридор и запер дверь, а сам вернулся в кабинет и расстегнул две пуговки на сорочке.
Только после этого он вынул пробку из хрустального графина и плеснул в бокал бренди. Взяв с полки книгу, Клейтон устроился в кресле, вытянул ноги, пригубил бренди и попытался сосредоточиться на новом романе. Но, прочитав один и тот же абзац четыре раза, он все же сдался и захлопнул книгу. Да, не приходится отрицать, что он очень злится на себя, но стоит ли так нервничать всего лишь из-за еще одной ночи воздержания? В конце концов, прошло достаточно времени с тех пор, как он в последний раз был с женщиной, так что какое значение имеет еще одна ночь? И все-таки он никак не мог взять себя в руки, может, это из-за того, что брачная ночь в его сознании неизбежно ассоциировалась со страстными объятиями и плотской любовью, и все потому, что так заведено предками.
Учитывая, что всю сознательную жизнь он никогда не обращал внимания на традиционный порядок вещей и условности, Клейтон просто не понимал, почему сейчас все воспринимал иначе. Вероятно, дело в том, что обольстительное тело его жены – как ему нравилось это слово! – теперь принадлежит ему по праву супруга и, кроме того, находится так соблазнительно близко от его собственного изголодавшегося тела.
