Джулиана Берлингуэр - Серебряная рука

— Видишь? — шепчет ему на ухо неизвестно откуда появившийся Пинар. — Рассказывай! Дети верят в добрые сказки. Я тоже в них верю. Жизнь и смерть — это правда, но также и вымысел. Рассказывай, Осман. Ведь в сказках я продолжаю жить.

Осман рассказывает и чувствует себя легким, словно пушинка. Решительно, он уже близок к моменту, когда сможет летать.

Анна де Браес тоже чувствует, что живет в сказке. Анна так счастлива, что ей кажется, будто впервые она существует в гармонии с миром, хотя и видит, что сам мир очень далек от гармонии и покоя: такой суровой зимы не помнят и старожилы; времени не хватает на все то, что надо было бы сделать, а если его не хватает для самых неотложных дел, еще труднее найти время для развлечений и отдыха. Другое дело — любовь. Она всегда с ней, так что ощущение радости не покидает ее ни днем, ни ночью.

И все же любовь претендует на большее. Ей явно не хватает отведенного на нее времени, и Анна страдает. Постепенно жажда счастья оборачивается тревогой и даже чувством вины, как из-за напрасно растраченного богатства.

— Знаешь, — говорит Анна Хасану, — когда мы были вдали друг от друга, я всегда разговаривала с тобой, с твоим образом, который ношу в сердце. Но теперь мне этого мало. Образ — это всего лишь образ, он не может ответить. Мне нужен ты, живой.

И думает: «Неужели мы никогда больше не сможем скакать верхом, как сумасшедшие, сидеть на отмели и смотреть на небо, бесцельно бродить по холмам? Неужели это и есть взрослая жизнь? Неужели нет никакой возможности продлить время или найти в нем маленькую нишу лично для себя?»

Шарлотта-Бартоломеа, которая так и не приехала летом, теперь вынуждена ждать весны, чтобы отправиться в морское путешествие.

Ахмед Фузули вернулся к своим занятиям и снова стал отшельником. Рум-заде возобновил торговлю и послушно отправляет своей матушке отчеты о делах и доходах. Снова начинают приходить подарки и приглашения от Цай Тяня, царя снегов.

Город, пережив траур и праздники, постепенно возвращается к нормальной жизни. Теперь он стал еще более населенным, еще более богатым, еще более живым и, как говорит Осман, может быть, еще более задиристым и необузданным.

Осман Якуб снова ругает своего сына Хасана за то, что он совсем не отдыхает, или слишком бледен, или что подолгу выслушивает просителей, которые идут к нему толпами, как к отцу. А Хасан им не отец, говорит Осман, и не обязан заботиться о каждом из своих подданных в отдельности. Более того, поскольку он молод, то имеет право позаботиться и о собственной жизни.

Осман сетует на то, что город и Совет перекладывают все дела на Хасана, хотят, чтобы он все решал за них, а потом еще не соглашаются с его решениями. Даже сопротивляются. Чтобы добиваться своего, Хасану нужно иметь огромное терпение.

— Разве ты не видишь? Они словно дети, которые не хотят взрослеть, — говорит ему Осман.

— Повзрослеют, когда почувствуют в этом необходимость.

— Ты даже не замечаешь, что Анне все время приходится тебя ждать. Зачем ты привез ее сюда? Чтобы она сидела со мной?

Хасан улыбается. Схватив старика в охапку, подбрасывает в воздух и уже опять мчится по холмам и пустыням заключать новые договора о мире и сотрудничестве. Император, пытаясь обеспечить себе друзей на время бегства, а затем расколоть единый фронт союзников Алжира, щедро раздает подачки, сея раздоры. Уже не говоря о другой империи, Оттоманской, которая рекрутирует солдат для своих войн и требует дань.

— Наберись терпения, моя маленькая, — говорит Осман Анне, когда она возвращается во дворец, переделав множество разных дел, специально придуманных ею, чтобы чем-то себя занять.

— Терпения? Почему?

Анна заметила, что не имеет значения, когда и как они проводят время вместе. Вернее, имеет, и очень большое, и всякий раз это снова кажется ей чудом. У них еще все впереди. Много дел. И вся жизнь.

— Осман Якуб, — говорит Анна своему другу, помогая ему приподнять маркиза де Комареса, чтобы поменять под ним подстилку из рисовой муки и ириса, на которой он лежит, — я так счастлива, что хочу умереть.

— Бога ради, — кричит Осман, осеняя себя крестом и делая знак против сглаза, — зачем ты говоришь такие глупости?

— Нет, успокойся. Я вовсе не молюсь об этом Господу. Я знаю, что это грех. И не хочу покидать вас. Никогда. Но ведь это такое блаженство — умереть, пока ты счастлив, пока жизнь еще не наскучила, не надоела.

— Господи, вот видишь, что получается, когда ты не пьешь моих отваров утром и на ночь! Правда, ты всегда была немного странной, — говорит Осман, сажая ее на колени. — Еще совсем маленькой девочкой ты говорила мне, что счастлива, и при этом плакала в три ручья. На, пососи конфетку из тимьяна, чтобы немного успокоиться. И потерпи до завтра. Вот увидишь, завтра он вернется.

Но на следующий день Хасан-ага не вернулся.

Стоит теплый день, который позволяет надеяться на скорое окончание холодной зимы. Пострадавшие от мороза финиковые пальмы охотно откликаются на ласковые заигрывания теплого ветерка, покачивая в ответ своими бахромчатыми листьями.

Прежде чем приземлиться, голуби красиво планируют в небе.

Сегодня службу на голубятне несет только один мальчик-ученик. Прочитав послание, он становится сначала красным, потом начинает дрожать, а затем удивленно смотрит на небо, не понимая, как оно может оставаться таким спокойным.

Он кубарем скатывается вниз по лестнице и бежит в Совет. Но Совет сегодня не заседает.

Во дворце пустынно. Нигде никого. Он не знает, что делать, а послание обжигает ему пальцы, словно горящие угли. Ему кажется, что он остался в этом мире совсем один и что дворец населен духами, которые спрятались за занавесями, лавками, гербами, висящими по стенам, и даже за нарисованными на плафоне цветами и голубым звездным небом.

— Люди, — кричит он, — наш царь умирает.

Но его, кажется, никто не слышит. Тогда мальчик выходит в сад и, плача, бежит в помещение дворцовой охраны.

— Идите сюда, читайте. Хасан-ага, наш господин, потерял сознание. У него горячка, и он далеко отсюда.

Чуть позже приходит другое послание:

«Везу руку. Готовьтесь к большому празднику.

Но на это сообщение никто не обращает внимания.

Люди открывают окна и двери, выходят на улицу, шепотом переговариваются между собой. Они растеряны и потрясены. Работы приостановлены.

— Нашему аге очень плохо. Надо бежать к нему.

Но куда бежать, если Хасан-ага далеко и даже неизвестно где?